Гарики из Иерусалима. Книга странствий

Губерман Игорь Миронович

* * *

Поскольку я себя естественно везде веду, то я в награду и получаю соответственно по носу, черепу и заду.

* * *

Мы так от жизни в темноте лучились искрами затей, что на свету черны, как те, кто пережил своих детей.

* * *

Я не пьянею от удачи, поскольку знаю наперед, как быстро все пойдет иначе и

сложится наоборот.

* * *

На любопытство духа гончего — о личной жизни или мнении — я отвечаю так уклончиво, что сам сижу в недоумении.

* * *

Мне наружный мир не интересен, сузилась души моей округа, этот мир субботен и воскресен, мы совсем чужие друг для друга.

* * *

Свои серебряные латы ношу я только оттого, что лень поставить мне заплаты на дыры платья моего.

* * *

Чтобы вынести личность мою, нужно больше, чем просто терпение, ибо я даже в хоре пою исключительно личное пение.

* * *

Мне кажется сегодня, что едва ли в одних только успехах наша сила: откуда бы меня ни изгоняли — всегда мне это пользу приносило.

* * *

На долгом вкладе, как поганки, растут финансы дни и ночи; и я растил бы деньги в банке, но есть и пить охота очень.

* * *

Плодясь обильней, чем трава, кругом шумит разноголосица, а для души нужны слова, которые не произносятся.

* * *

Всегда при получении письма кидаю на конверт короткий взор я с чувством, будто новая тесьма войдет сейчас в судьбы моей узор.

* * *

Я в этой жизни часто ждал — удачи, помощи, свидания; души таинственный кристалл темнеет в нас от ожидания.

* * *

Какое-то шершаво-беспокойное сегодня состояние весь день: не то я сделал что-то недостойное, не то легла из будущего тень.

* * *

Врут обо мне в порыве злобы, что все со смехом гнусно хаю, а я, бля, трагик чистой пробы, я плачу, бля, и воздыхаю.

* * *

Не в том беда, что одинок, а в ощущеньях убедительных, что одинок ты — как челнок между фрегатов победительных.

* * *

У круглого с пор давних сироты — я этого никак не ожидал — являются в характере

черты, которые в отце он осуждал.

* * *

Настолько не знает предела любовь наша к нам дорогим, что в зеркале вялое тело мы видим литым и тугим.

* * *

Живя не грустя и не ноя и радость и горечь ценя, порой наступал на гавно я, но чаще — оно на меня.

* * *

Застолья благочинны и богаты в домах, где мы чужие, но желанны, мужчины безупречны и рогаты, а женщины рогаты и жеманны.

* * *

Напрасно я нырнул под одеяло, где выключил и зрение, и слух, во сне меня камнями побивала толпа из целомудренных старух.

* * *

Во все, что высоко и далеко, мы тянемся внести свой личный шум; порочить и пророчить так легко, что это соблазняет слабый ум.

* * *

Порой издашь дурацкий зык, когда устал или задерган, и вырвать хочется язык, но жаль непарный этот орган.

* * *

Я был тогда застенчив. И не злей, а яростней. И сам собой лучился. И жаль, что избегал учителей, сегодня я у них бы поучился.

* * *

Когда сижу я, кончик ручки слегка грызя, душой в нирване, то я не в творческой отключке, а в склеротическом тумане.

* * *

У многих авторов с тех пор, как возраст им понурил нос, при сочинительстве — запор, а с мемуарами — понос.

* * *

Верчусь я не ради забавы, я теплю тупое стремление с сияющей лысины славы постричь волоски на кормление.

* * *

Чтоб описать свой возраст ранний, все факты ловятся в чернилах, и сладок сок воспоминаний, когда удачно сочинил их.

* * *

Не зря мы, друг, о славе грезили, нам не простят в родном краю, что влили мы в поток поэзии свою упругую струю.

* * *

Ничуть не влияет моя голова на ход сочинительства смутный, но вдруг я на ветер кидаю слова, а он в это время попутный.

* * *

Когда насильно свой прибор терзает творческая личность, то струны с некоторых пор утрачивают эластичность.