Гарри Поттер и Орден Феникса (народный перевод)

Роулинг Джоан Кэтлин

— Ты чего так долго? — спросил он, как только Гарри бухнулся в кресло возле Гермионы.

Гарри не отвечал. Он был в шоке. Одна его половина желала рассказать Рону и Гермионе о том, что только что произошло, другая же наоборот, хотела хранить это в секрете до самой могилы.

— Ты в порядке, Гарри? — Спросила Гермиона, рассматривая его из под кончика своего пера.

— Это из-за Чоу? — аккуратно спросила она. — Она загнала тебя в угол после встречи?

Сильно удивившись, Гарри кивнул. Рон захихикал, а потом замолчал, пойманный взглядом Гермионы.

— Ну…

хм… и чего она хотела? — спросил он насмешливо-выжидающе.

— Она… — хрипло начал Гарри, затем прочистил горло и попробовал ещё раз. — Она… хм…

— Вы целовались? — оживлённо спросила Гермиона.

Рон сел настолько быстро, что его пузырёк с чернилами подпрыгнул и вылетел с коврика. Тут же забыв о нём, он жадно уставился на Гарри.

— Правда? — потребовал он.

Гарри посмотрел сначала на Рона, выражавшего смесь любопытства и веселья, потом на Гермиону, немного нахмурившуюся, и кивнул.

— ХА!

Рон победоносно взмахнул кулаком и хрипло заржал, так что несколько застенчивых второклассников возле окна подпрыгнули. По лицу Гарри расплылась невольная усмешка, когда он увидел Рона, катающегося по коврику.

Гермиона наградила Рона взглядом, полным отвращения, и вернулась к своему письму.

— Потому что она плакала, — яростно продолжил Гарри.

— О, — сказал Рон, чья улыбка слегка угасла, — Неужели ты так плохо целуешься?

— Не знаю, — сказал Гарри, который не подумал об этом, и забеспокоился, — Может быть.

— Естественно, ты здесь ни при чём, — отсутствующим голосом произнесла Гермиона, продолжая строчить своё письмо.

— Откуда ты знаешь? — вдруг резко спросил Рон.

— Потому что Чоу в последние дни плачет почти постоянно, — пробубнила Гермиона. — Она плачет во время еды, дома, и почти везде.

— И ты подумал, что несколько поцелуев её развеселят? — спросил Рон, ухмыляясь.

— Рон, — сказала Гермиона с чувством собственного достоинства, погружая кончик своего пера в чернильницу, — ты самый бесчувственный салага, которого мне, к несчастью, довелось встретить.

— А что же это тогда могло быть? — спросил Рон с негодованием. — Кто может плакать в тот момент, когда его кто-то целует?

— Да, — немного безрассудно сказал Гарри, — Кто?

Гермиона взглянула на них обоих с сожалением на лице.

— Разве вы не понимаете, как сейчас чувствует себя Чоу? — спросила она.

— Нет, — ответили Гарри и Рон вместе.

Гермиона вздохнула и отложила перо.

— Во-первых, очевидно, что она очень несчастна из-за того, что погиб Седрик. Затем, я думаю, она запуталась, потому что раньше ей нравился Седрик, а сейчас ей нравится Гарри, и она не может разобраться, кто же из них ей нравится больше. Затем, она чувствует себя виноватой, думая о том, что поцелуи с Гарри наносят оскорбление памяти Седрика, а также она волнуется о том, что будут говорить о ней окружающие, если она начнёт ходить с Гарри. А также, возможно, она не может разобраться в своих чувствах к Гарри, потому что он был в Седриком, когда тот погиб, и всё это очень запутанно и болезненно. Ох, а ещё она опасается, что её исключат

из квиддитчной команды Равенкло, потому что она очень плохо летала.

После её речи наступила затянувшаяся тишина, а затем Рон сказал: «Один человек не может чувствовать всё это одновременно, он был просто взорвался».

— Не стоит думать так о всех нас только потому, что у тебя самого эмоций не больше чайной ложки, — ехидно ответила Гермиона, снова беря в руки перо.

— Она сама всё начала, — сказал Гарри. — Я её не трогал, — она сначала как-то подошла ко мне, а в следующий момент она уже плакала возле меня. Я не знал, что делать…

— Не обвиняй себя, дружище, — сказал не на шутку встревоженный Рон.

— Тебе следовало быть отзывчивым с ней, — тревожно сказала Гермиона, поднимая взгляд. — Ты же был таким, не так ли?

— Ну, — сказал Гарри, и неприятный жар охватил его лицо, — Что-то в этом роде, — похлопал её немного по спине.

По Гермионе было видно, что ей стоило очень больших усилий не закатить глаза.

— Ладно, а то я подумала, что всё могло быть намного хуже, — сказала она. — Ты собираешься снова с ней увидеться?

— Но мы же итак увидимся, разве нет? — спросил Гарри. — У нас же будут ещё встречи АЗ, разве нет?

— Ты знаешь, о чём я, — раздражённо ответила Гермиона.

Гарри ничего не сказал. Слова Гермионы открыли ему целый мир новых, пугающих возможностей. Он пытался представить себе прогулку с Чоу где-нибудь, — например, в Хогсмеде, — и проводить с ней наедине каждый раз по несколько часов. Конечно, она, наверное, теперь ждёт, что он попросит её об этом, после того, что только что случилось… Эта мысль заставила его желудок болезненно сжаться.

— Ну ладно, — сдержанно сказала Гермиона, опять погружаясь в своё письмо, — у тебя будет достаточно удобных моментов, чтобы попросить её.

— А что, если он не хочет её просить? — сказал Рон, сверля Гарри взглядом.

— Не глупи, — пробубнила Гермиона, — она нравится Гарри уже несколько лет, разве не так, Гарри?

Он не отвечал. Да, Чоу нравилась ему уже несколько лет, но всякий раз, когда он представлял их вдвоём, ему бы скорее хотелось увидеть Чоу, довольную собой, чем Чоу, неудержимо рыдающую у него на плече.

— Кому это ты там пишешь роман? — спросил Рон Гермиону, пытаясь прочесть кусочек пергамента, свисающий до пола. Гермиона дёрнула его вверх, с глаз долой.

— Виктору.

— Круму?

— А сколько ещё Викторов мы знаем?

Рон ничего не сказал, но явно рассердился. Они сидели в тишине ещё двадцать минут, Рон — заканчивая свой трактат по Превращениям, раздражённо фыркая и что-то перечёркивая, Гермиона — монотонно исписывая пергамент до самого конца, затем аккуратно его скручивая и запечатывая, а Гарри уставившись в огонь и больше всего на свете желая, чтобы там появилась голова Сириуса и дала ему несколько советов по поводу девочек. Но огонь лишь потрескивал всё тише и тише, пока не остались лишь красные угольки в кучке пепла, и тогда, обернувшись, Гарри увидел, что они опять, вот уже в который раз, остались одни в гостиной.