Газлайтер. Том 22
Шрифт:
Она легко берёт его под локоть, словно провожая на светский раут:
— Вот и славно.
Лена уводит ликвидатора в сторону кухни. Света с Камилой тоже уходят с ними. Я же, держа сына на руках, направляюсь к Лакомке. Она должна ещё спать. И действительно, когда я вхожу в комнату, она лежит с закрытыми глазами, её лицо спокойно, дыхание ровное.
Я останавливаюсь на пороге и без лишних раздумий аккуратно делюсь с ней своей энергией, наполняя её до краёв. Теперь ей не придётся тратить силы на восстанавливающий сон.
Её тело расслаблено, но
Когда она видит меня и Олежека на моих руках, её лицо буквально озаряется счастьем.
— Мелиндо, ты его вернул! — выдыхает она, и в её голосе столько тепла, что сердце сжимается от нежности.
— Ага. И Олежек, кстати, проголодался, — отвечаю я, мягко передавая ей сына. — Всё же для первого дня после родов он, конечно, неплохо так выдал: успел прогуляться по Астральному зоопарку и устроить там ревизию местных зверушек.
Лакомка быстренько расстёгивает рубашку на груди, чтобы накормить малыша. Её глаза блестят, а губы дрожат от широкой, неподдельной улыбки.
Я наблюдаю за ними, и наконец нарушаю тишину:
— Хочу тебя порадовать.
Она поднимает взгляд, всё ещё улыбаясь, и хитро прищуривается:
— Мелиндо, так ты уже…
— Вот добавка, — произношу я, протягивая ей образы.
В её сознании вспыхивают картины: спасённые альвийские дети, спящие, но живые; а также те, кто ещё ждёт в северном хранилище — альвы, замершие в анабиозе. Я замечаю, как её глаза расширяются от удивления, а затем наполняются слезами.
Она видит образ красивой белокурой женщины. Спящей среди других альвов — неподвижной, но живой.
— Мелиндо! — её голос дрожит, как струна, готовая вот-вот порваться. — Моя мама жива!
Я киваю, ментально стимулирую ее спокойствие, чтобы жена не переволновалась.
— Да, твоя мама, — мягко подтверждаю. — Скоро она будет здесь. Познакомится с внуком.
Она легонько всхлипывает, не в силах сдержать эмоции, нежное лицо озарено радостью.
— Сначала, — признаюсь вдруг, — я должен был спасти детей. Они были слабее, нуждались в первой помощи. Поэтому я привёз их первыми.
Лакомка улыбается, нежно поглаживая Олежку. Её голос звучит мягко и тепло:
— Конечно, ты поступил правильно. Мама бы одобрила твои действия, мелиндо.
Я усмехаюсь, чуть прищурившись:
— Рад слышать. Значит, мы с твоей мамой споёмся.
Оставив Лакомку с сыном, я направляюсь в коридор. В этот момент ко мне подходит один из гвардейцев:
— Шеф, Студень просил передать, что скоро вернётся. И с ним Юрий Борисович.
Я киваю, принимая информацию, и спускаюсь во двор как раз вовремя: из портала появляются Студень и Юрий Борисович, наш главный Целитель. А неподалёку, на скамейке, удобно устроился Фирсов, не спеша попивая коктейль через трубочку. Быстро его Лена обслужила.
— Эй! — машу Студню, привлекая внимание.
Он с Целителем тут же подходят. Лицо Студня буквально светится
— Ну давай, хвастайся, витязь, — говорю я с усмешкой.
— Шеф, короче, всё уладили, — отвечает он, с видимым удовольствием делая театральную паузу.
— Где сейчас дети?
— В городской больнице, — бодро рапортует он. — Наш родовой медперсонал полностью взял их под своё крыло, за состоянием следят круглосуточно. Этаж под охраной — мышь не проскочит. Всё под контролем.
Я киваю, немного расслабляясь.
— Хорошо. А что с принцессой Чиликой?
Гвардеец улыбается шире, слегка покачивая головой:
— О, шеф, принцесса Чилика тоже участвует, — произносит он с лёгкой иронией. — Ну, по мере своих возможностей, конечно.
Рядом стоящий Юрий Борисович одобрительно кивает. Его непоколебимое спокойствие действует лучше любых слов — если главный Целитель уверен, значит, за состояние детей можно не беспокоиться.
Но я всё же прищуриваюсь, переводя взгляд на Юрия Борисовича:
— Состояние детей?
Главный Целитель тут же подключается к разговору, его голос звучит бодро:
— Дети в порядке, Данила Степанович. Вы доставили их как раз вовремя. Ещё пару месяцев в тех условиях — и они могли бы ослабеть до критического состояния. Вы спасли их, причём именно тех, кто нуждался в помощи больше всего.
Я коротко киваю, принимая его слова, но замечаю, как в его голосе нарастает лёгкая тревога, когда он продолжает:
— Но меня беспокоят те, кто остался в Антарктиде. Многие из них наверняка находятся в аналогичном или даже более тяжёлом состоянии. Чем быстрее мы сможем их эвакуировать, тем выше шансы на их полное восстановление.
Его забота очевидна, и это внушает уважение. Однако я поднимаю руку, успокаивая его:
— Не волнуйтесь, Юрий Борисович. Всё под контролем. Я буду привозить новых пациентов по очереди, начиная с тех, кто в самом тяжёлом состоянии. Остальные сейчас в безопасности. Ничего с ними не случится. Ваша задача — стабилизировать и улучшить состояние уже привезённых.
— Но, Данила Степанович… — Юрий Борисович смотрит на меня с лёгким недоумением, словно я только что объявил, что умею ходить по воде. — Как вы понимаете, кого именно нужно привозить? Чтобы это определить, нужен опыт высокорангового Целителя. Даже я не всегда могу точно оценить уровень энергетического истощения у пациентов. А вы же выбирали детей без помощи медперсонала, прямо в полевых условиях!
Его искреннее удивление забавляет, но я сохраняю невозмутимость.
— Юрий Борисович, — говорю я, позволив себе лёгкую усмешку, — поверьте, у меня есть свои способы. Я ведь не ошибся с этими детьми, верно?
Он медленно кивает, на его лице отражается попытка осмыслить мои слова.
— Да, вы правы, — наконец признаёт он. — Эти дети действительно были на грани. Если бы вы привезли их чуть позже… не хочу даже представлять, что могло бы быть.
Я встречаю его взгляд уверенно и спокойно.