Где апельсины зреют
Шрифт:
— Ахъ, Иванъ Кондратьичъ, что вы говорите! Да здсь нарочно эти развалины держатъ, чтобъ было на что прізжей публик смотрть, замтила Глафира Семеновна.
— Не понимаю, какой тутъ есть интересъ прізжей публик на груды кирпичей и строительный мусоръ смотрть!
— Однако, вчера мы все-таки кое-какія развалины осматривали.
— Да вдь вы-же потащили насъ ихъ осматривать, словно невидаль какую, а самъ я ни за что-бы не похалъ смотрть.
— Здсь древнія развалины.
— Да Богъ съ ними, что он древнія. Древнія, такъ и сноси ихъ или приводи въ порядокъ, ремонтируй.
— Пантеонъ? подсказала Глафира Семеновна.
— Да, да… Пантеонъ. Эдакій хорошій соборъ, внутри всякая отдлка въ порядк и даже все роскошно, а крыши нтъ и вода льетъ на мраморный полъ. А снаружи-то какое безобразіе! Голые, обитые кирпичи, штукатурки даже званія нтъ. Вдь это срамъ. Древній соборъ, вы говорите, а стоитъ безъ крыши и не могутъ собрать ему на наружную штукатурку. Или ужъ бдные они очень, что-ли, эти самые итальянскіе музыканты-шарманщики!?.
Глафира Семеновна больше не возражала.
Вскор развалины, тянувшіяся отъ Рима, прекратились. Дорога пошла по засяннымъ полямъ. Начали попадаться направо и налво фруктовые сады, виноградники, веселенькія деревушки съ блыми каменными домиками, покрытыми черепичными крышами. Въ виноградникахъ работали босые мужчины и женщины. Мужчины были въ соломенныхъ шляпахъ съ широкими полями, женщины имли на головахъ обернутыя блыми полотенцами дощечки, причемъ концы полотенецъ спускались по затылку на плечи. Рзко бросались исчезновеніе лошадей и замна ихъ ослами или мулами. Мстность длалась все холмисте и поляны переходили въ горы всхъ цвтовъ и оттнковъ. Открывались великолпные живописные виды.
Конуринъ мало интересовался ими и вздыхалъ.
— Ай, ай, ай! Были въ Рим и папы не видали… говорилъ онъ. — Срамъ. Скажите кому-нибудь про Римъ въ Петербург, что вотъ, молъ, были въ Рим — и похвастаться нечмъ: не видали папы.
— А кто вамъ помшаетъ разсказывать, что видли его? замтила Глафира Семеновна.
— Ну, ладно… согласился Конуринъ и успокоился.
XLV
Часовъ въ шесть вечера по правую сторону желзнодорожнаго полотна показалась синяя полоса воды и синяя даль. Подъзжали къ Неаполю.
— Море! воскликнула Глафира Семеновна, протягивая руки по направленію къ синев.
Дремавшіе Николай Ивановичъ и Конуринъ встрепенулись.
— Гд, гд море? спрашивалъ Конуринъ, звая и потягиваясь.
— Да вотъ.
— Фу, какое синее! Про это-то море должно быть и поется въ псн: “разыгралосъ сине море”?
— Почемъ я знаю, про какое море въ псн поется!
— А Неаполь этотъ самый скоро?
—
— Какъ на берегу моря? А раньше вы говорили, что тамъ огненная гора, изъ которой горящія головешки выскакиваютъ.
— Да разв не можетъ быть огнедышащая гора на берегу моря?
— Такъ-то оно такъ… — продолжалъ звать Конуринъ. — Скажи на милость, такъ Неаполь-то на берегу моря, а я думалъ, что тамъ горы, горы и больше ничего. Какъ огненная-то гора называется?
— Везувій.
— Везувій, Везувій. Какъ-бы не забыть. А то начнешь жен разсказывать, что огненную гору видлъ, и не знаешь, какъ ее назвать. И каждый день эта гора горитъ и головешки изъ нея вылетаютъ?
— Съ поконъ вка горитъ, — отвчалъ Николай Ивановичъ. — По исторіи извстно, что эта огнедышащая гора еще тогда была, когда ничего не было. Я читалъ. Яйцо, говорятъ, туда кинешь — и сейчасъ-же вынимай — испеклось въ крутую, сть можно.
— Фу, ты пропасть! дивился Конуринъ. — Пожалуй, и бикштесъ даже изжарить можно?
— Какой тутъ бифштексъ! — подхватила Глафира Семеновна. — Когда сильное изверженіе начинается, то землетрясеніе бываетъ, дома разрушаются. Цлыя облака огня, дыма, пепла и углей изъ горы летятъ. И называется это — лава.
— А будетъ вылетать, такъ насъ не заднетъ?
— Надо быть осторожнымъ, ежели большое изверженіе, то близко не подходитъ. Вы говорите про яйцо и про бифштексъ… Цлый городъ разъ около Везувія сожгло, засыпало вс улицы и дома углями, головешками и пепломъ. Давно это было. Городъ называется Помпея. Теперь вотъ его отрыли и показываютъ. Это близь Неаполя. Мы подемъ его смотрть.
— Богъ съ нимъ! — махнулъ рукой Конуринъ.
— Какъ-же: Богъ съ нимъ! Для этого только въ Неаполь здятъ, чтобы отрытый городъ Помпею смотрть. Везувій и Помпея — вотъ для чего здятъ сюда.
— А вдругъ опять начнется изверженіе и опять этотъ городъ засыплетъ, да вмст съ нами?
— Да ужъ должно быть теперь большаго изверженія не бываетъ, коли вс путешественники ходятъ и смотрятъ. Это въ древности было.
— А вы говорите, что и теперь горящія головешки и уголья летятъ.
— Летятъ, въ этомъ-то и интересъ, что летятъ, но не надо близко подходить туда, гд летятъ, когда пойдемъ на Везувій.
— Нтъ, Глаша, я непремнно хочу отъ везувнаго уголька закурить папироску. Папироску закурю и яйцо спеку и привезу это яйцо въ Петербургъ въ доказательство, что вотъ были на Везувіи, сказалъ Николай Ивановичъ. — И угольковъ захвачу. Тамъ, говорятъ, цлыя горы углей.
— Вотъ гд самовары-то ставить, подхватилъ Конуринъ. — А у нихъ наврное тамъ, на Везуві и самоваровъ нтъ и, какъ везд заграницей, даже не знаютъ, что такое самовары.
— Да вдь это каменный уголь а онъ для самоваровъ не годится. Везувій каменнымъ углемъ отопляется.
— Отопляется! иронически улыбнулась Глафира Семеновна. — Кто же его отопляетъ! Онъ самъ горитъ, съ поконъ вка горитъ, то и дло страшныя разрушенія длаетъ. Вс боятся его въ Неапол, когда онъ ужъ очень сильно горть начинаетъ.