Gelato… Со вкусом шоколада

Иголкина Леля

Теперь я муж? Законный, разумеется? Фиктивность я уже не потяну. Ребята, а я сейчас поржать хочу. Или удавить заразу, накинув ей на шею острую петлю. Например, рояльную струну или золотую проволоку. Благородный способ, между прочим. Если честно, не решил пока и не определился с выбором оружия, но наказание стопроцентно будет. Я себе не изменю и подберу красотке устрашение. Пусть не расслабляется и будет наготове. Смерть уже в пути, за ней с косой высокая костлявая давным-давно в карете выехала…

— Здравствуйте! Я Володя, —

мужчина тянет руку мне, пересекая своей клешней всю поверхность обеденного стола.

— Петр, — еще раз представляюсь и жму ладонь нового знакомого, сажусь за стол, искоса поглядывая на очевидно нервничающую Смирнову.

Новая игра? Теперь мы с ней супружеская пара? Хоть убейте, не помню под каким гипнозом я поставил свою подпись в нужном месте в огромной книге регистрации актов гражданского состояния населения моей страны. Когда я сделал предложение — отшибло полностью и начисто, словно события никогда и не было, а это все кому-то в вещем сне приснилось. Когда я трахал женщину на законных основаниях, в статусе официального супруга и избранника, обладающего неограниченными правами? Когда стервоза клялась мне в верности, любви и уважении? Когда все это было? Когда?

— У нас медовый месяц, — продолжает Ния. — Всего десять дней женаты. Петенька, любимый?

Я смаргиваю и быстро отмираю.

— Да, — все тут же подтверждаю.

— Поздравляем! — улыбается Маргарита и, уложив голову на плечо своему мужчине, гладит его руку. — У нас тоже небольшая годовщина. Год вместе! Как законные супруги, конечно. Да? — обращается к Владимиру.

— Да, — он, точно так же, как и я, кивает в знак согласия, а я на этом жесте обращаюсь лицом к Антонии, на физиономии которой отобразились нежность, любовь, заискивание и слабенькая просьба:

«Подыграй мне, дорогой! Лю-би-мый!»,

если я правильно прочел по еле двигающимся губам ее слезливое послание.

— Ты бросила меня в номере одного, — шепчу ей в ухо. — Вызвала обслуживание. Это для чего?

— Не сейчас, котик, — Тосик кладет руку на мое бедро — благо стол широкий и этот жест скрыт от любопытных глаз и доступен только избранным. Я сильно вздрагиваю и кидаю быстрый взгляд вниз. Антония сжимает мышцу и продвигается к только-только успокоившемуся члену, проглаживая внутреннюю часть моей ноги.

Разве это не насилие? Оно самое! Конкретное, наглое, вызывающее и неприкрытое.

Сжимаю бедра и закидываю одну ногу на другую. Глупый вид и поза унизительна, зато Тоник квакает, попав пальцами в капкан, из которого ей не вылезти, пока я не ослаблю хватку и ее не отпущу.

Соседи по столу о чем-то между собой переговариваются, а Туз выкручивает руку и надувает губки, шипя и скрежеща зубами:

— Пусти! Пусти, козел.

— Ты моя жена. Забыла? — устраиваюсь удобнее и накладываю в тарелку сегодняшний завтрак. Расправив салфетку, прикрываю свой пах и застрявшую между бедер женскую шаловливую ладошку.

—

Я располосую тебя, Петруччио, — через зубы произносит Ния. — Вырву с мясом и отдам на съедение местным собакам. Пусть полакомятся твоим хозяйством.

— Кровожадина! Но я хорошо там защищен. Надежно, поэтому спокоен! — подмигиваю, ехидно хмыкнув.

— Броней, трусами верности? — ерничает. — А ключик от замка глотнул?

— Приятного аппетита, — тихо ей говорю, а затем обратившись ко всем присутствующим громче выдаю. — Приятного аппетита, ребята.

— Спасибо, — стрекочут с поразительной синхронностью в ответ.

Я непредумышленно прищуриваюсь, морщусь от невысоких, на самом деле, децибелов, которые издает семейная чета, перед которыми мы тоже со Смирновой соединены, как оказалось, узами Гименея-тамады.

— Ты ведь ездишь верхом? — не обращая внимания на ее жалкие попытки избавиться от меня, задаю вопрос.

— Что? — злобно цедит через зубы.

— На лошадке? «Цок-цок, цок-цок» — стучат копыта. В седле хорошо сидишь?

— Отпусти! — улыбается натянуто, демонстрируя идеально ровный штакетник из белоснежных остреньких зубов.

— В чем ты у нас сегодня? — опустив голову, отмечаю прикид, в который облачилась Ния.

Э, нет! Так точно не пойдет. Короткий сарафан, подстреленная джинсовая курточка и высокие каблучки босоножек, напоминающих сандалии немытых древних римлян, сейчас надетых на блестящие от гладкости точеные ножки злобной и плюющейся ядом крошки.

— Дорогая эпиляция? — быстро обращаюсь к ней лицом и подмигиваю. — Ты везде гладенькая, словно родилась без телесных волосиков. К-р-а-с-о-т-а! Мне так повезло с женой. Скользкая и нежная! Девочка прекрасная…

— М-м-м, — кривится Смирнова.

— Я подожду. Обдумай свой ответ и не волнуйся, тепленькая писечка.

— Р-р-р, — глухо рычит, перебивая. — Не забывайся, идиот.

— Еще раз скажешь «котик» или «зайчик», или…

— Или? — Тоник наклоняется и обращается ко мне своим лицом.

— Или «медвежонок», или еще какое-нибудь фауноподобное прозвище выкинешь, я не ручаюсь, что не сорвусь и вслух не назову тебя так, как обозначил только полушепотом. Вам, стервам, нравится, когда вас пошленько сношают. Я окажу высокую честь несговорчивой Смирновой и публично назову тебя… Влажненькой писюлей, которую люблю, люблю, люблю!

— Я буду называть тебя Буратино. Ты прав! Чего это я…

— Пи-се-чка, — шепчу по слогам, облизывая губы. — Женушка моя маленькая! Такая же и пис…

— Что сегодня? — грубо перебивает меня.

— Прогулка верхом, — быстро ориентируюсь по обстоятельствам, вытираю губы салфеткой и тут же становлюсь серьезным. — Ты умеешь?

— Конечно, — обиженно мне отвечает.

В положительном результате я не сомневался. Но на всякий случай решил просто уточнить. Для успокоения своей совести и кармической впоследствии стабильности.