Gelato… Со вкусом шоколада
Шрифт:
«Ах, Эля!» — разум внезапно выкладывает ненужную информацию на блюдечке. Мне остается только руку протянуть и предложенную подачку из соответствующего кластера взять.
Нет-нет, что я вообще думаю и про себя здесь говорю? Брак — это тяжелые кандалы, наручники, гири и двухкилограммовые гантели на каждую руку молодой хозяйки, бремя, ответственность и несвобода, в результате которой вольная и счастливая женщина становится рабыней, немытой и нечёсаной крепостной сенной девкой, снимая с себя статус «столбовой дворянки» и «папиной принцессы», и жалким пресмыкающимся гадом перед тем, кто физически мощнее, выше и сильнее, и перед тем, кто после свадьбы станет рассекать по подаренной квартире
Тогда осталась маленькая, но довольно-таки ощутимая и по форме, и по содержанию, неувязочка-проблема. То есть завтра, отказываясь от своих почти великих, несколько циничных и жестоких по содержанию идей, я добровольно следую на эшафот и лезу в грубую и большую петлю, которую специально для меня соорудил Петя Велихов, выкатив то чертово пари, придумывая новую игру? А куда сейчас ушла моя мечта о грандиозной свадьбе и медовом месяце с любимым долгожданным человеком? До чего больное воображение и осточертевшая эмоциональность и большая мнительность. Мне не хватает хладнокровия и небольшой подпитки тестостероном, чтобы кое-кому промеж голубых глаз со всей дури дать. Это лишь игра, игра моего воображения, игра между мной и Велиховым, значит, хватит в облаках витать:
«Осмелишься или струсишь? Соберись, Тузик, ты же маленький мужик! Не поддавайся и не позволяй ему с тобой играть!».
Но я все же проиграла и погибла, потому что размечталась, потеряла бдительность и попалась в руки того, кто так искусно обманывал и вел меня. А Петруччио просто вел меня? Теперь я в этом абсолютно уверена. Вел с самого начала! Вел, когда приперся в магазин и предложил свою кандидатуру в качестве дружеской и гарантированной помощи и уверенной поддержки, затем, когда не особо сопротивлялся моему проживанию — нахальному, чего уж там — в его квартире, он тоже вел меня, а когда спал со мной, ласкал и… Он и тогда использовал меня?
«Боже-Боже» — глубоко вздыхаю и округляю безумные, остекленевшие до рези и собравшейся влаги в слезных железах глаза, прокручиваю кожаную обмотку рулевого колеса в крепко стискивающих ее пальцах, шумно через зубы выпускаю воздух и вслух выкрикиваю:
— А-а-а-х!
— Тонь? — мама трогает меня за руку. — Что случилось?
— Купили права, а водить не научились, — бросаю быстрый взгляд в зеркало. — Бездари и лихачи! Черт бы их всех подрал! Вот же полуграмотное чмо! А так все нормально, ма. Сейчас вырулим на свободу, и я остыну. Ненавижу это место. Вечно какая-нибудь хер…
— Тосик! — мама о чем-то голосом предупреждает. — Ты не могла бы меньше экспрессии сегодня выдавать?
— Без проблем! — мгновенно отрезаю.
— И не кричи так, ты меня пугаешь, — с шумным выдохом она откидывается на подголовник и спрашивает уже в который раз. — Чем вечером намерена заняться, детка?
Чем? Чем? Чем?
— Хочешь что-то предложить конкретное? Ты ведь неспроста задаешь один и тот же вопрос. Озвучь тогда, что ты там приготовила? Не экзекуция же в самом деле над моим телом или папа все-таки решил потешиться напоследок, пока еще
— Тонька!
— А?
— Я предлагаю праздничный ужин, например. Не цепляйся к родителям. Что мы тебе сделали?
— Мамочка, я шучу.
— Иногда я твоих шуток не понимаю. Поверь, пожалуйста, не я одна.
— Папа жаловался? Странно, ведь я старалась быть покорной дочерью.
— Антония Сергеевна Смирнова!
В девичестве! А в скором времени — Мантурова!
— Все-все. Ужин, говоришь? — закусываю нижнюю губу и катаю мякоть на зубах. — Дай подумать.
Ужин — это очень хорошо, это точно можно…
Сейчас разглядываю город, почти оживший от зимней и весенней спячки, высморкавшийся и вытерший свои большие ноздри от проливных дождей и слякоти, вычистивший грязь из-под бордюров и облагораживающий свою зеленую щетину ревом триммеров грумеров, дизайнеров ландшафтов, одетых в ярко-оранжевые жилеты и работающих за бюджетную ставку и полный соцпакет на государство. Чего уж тут, а родное место сильно преобразилось. Завтра я вернусь сюда замужней и любимой женщиной надежного мужчины, для которого стану верной и единственной подругой, кто бы что ни говорил.
Любовь и отношения? Петруччио ведь на это намекал? Хотел, чтобы я рассказала, как таю в объятиях человека, которому говорю свое уверенное «да»? Увы! Он в чем-то прав, а я не таю, не трепещу, не млею, не извожусь, когда мы с ним в разлуке, не выказываю нетерпение, когда жду от него сообщения или звонка… Я, черт возьми, не теряю голову, но ни о чем, ни капельки не сожалею и не пожалею никогда. Я выйду замуж, а Велихову придется убраться из моей жизни навсегда.
— Особых планов нет, мам. Это, если кратко. Ты же знаешь, что завтра трудный день, поэтому сегодняшний вечер хочу провести в тишине и спокойствии. Устала за последнюю неделю, если честно. Ужин… — сильно мнусь, как будто в чем-то сомневаясь. — Я все-таки хотела бы пораньше лечь спать.
— Я понимаю, детка. Просто…
— Ты кого-то пригласила к нам? — пока жду зеленый цвет у светофора, прищурив один глаз, поворачиваюсь к ней лицом.
— Никого. Все свои: только папа, я, Юля и Игорек.
Как это мило! Ей-богу, снова в детский сад, а через три года в первый класс, в начальную родную школу.
— Ма-а-а…
— Детка, я прошу тебя, — она вскидывает руки и идеальной непротекающей лодочкой из крохотных ладоней прикрывает себе рот.
— Тихо-тихо. Договорились, но недолго, — устремляю указательный палец ей в лицо и трогаю кончик ее носа, словно нажимаю на кнопку дверного звонка. — Пип-пип!
— Конечно-конечно, — бухтит, сквозь сомкнутые губы и уложенные сверху теплые ладони.
Отлично! Я уверена, что этот вечер будет тихим и спокойным…
Ну что ж, я очень рада, что хотя бы в этом не ошиблась. Праздничный стол, который мы накрыли с мамой и сестрой оказался на редкость скромным по сервировке и оформлению, простым, но в то же время сытным, а по продуктовой составляющей — еще и разнообразным. По-моему, родители сейчас устраивают мне проводы — уже вторые на моей памяти, если учитывать вечер выпускного бала из школьного двора — и всячески стараются избегать разговоров о будущей семейной жизни и вообще о каких-либо планах. Отец, отвлекаясь от перемены блюд, периодически переговаривается с только что проснувшейся Кубой, затем разворачивает к нам экран ультрабука, приподнимает его, показывая царящую обстановку в странно тихом доме, шутит над дядьями, мамиными братьями, и над их чему-то постоянно улыбающимся как по какому-то регламенту или команде чересчур беременным женам, пожимает виртуально руки и без конца подмигивает мне, напоминая, что нам с Егором необходимо навестить родню за океаном.