Гибель отложим на завтра. Дилогия
Шрифт:
– Аданэй, – произнесла она слабым голосом, когда жрицы покинули комнату. – Аданэй, я так боялась. Почему тебя так долго не было? Я боялась, что ты разозлился на меня и решил оставить. Навсегда. Мой бог, я боялась, ты покинул меня…
– Разве в силах я тебя оставить? – отвечал он, улыбаясь и при этом ощущая жгучий стыд за свое пренебрежение ей в последнее время. – Я к тебе словно цепями прикован. Я как тот ребенок, который сбегает из дома, обидевшись на родителей, но возвращается, стоит проголодаться или замерзнуть. Ты ведь никогда меня не отпустишь, ведьма.
Она тихонько улыбнулась
– Не отпущу. Не теперь. И никогда.
Аданэй ничего не ответил, только провел рукой по ее волосам. Он все еще не верил до конца, что ребенок – его. Да и разве возможно определить по новорожденному, на кого тот похож?
– Чем же ты привязала меня к себе? – рассеянно спросил он и почему-то перевел взгляд на окно, занавешенное шторами. Когда Аззира не ответила, он снова посмотрел на нее, но обнаружил, что глаза ее закрылись, и она крепко уснула. Тогда он еще раз пригладил ее волосы и тихо вышел. Сразу после этого в покои зашла жрица, чтобы не оставлять царицу одну без присмотра.
***
На девочку Аданэю позволили взглянуть лишь спустя неделю после окончания незнакомых ему обрядов. И стоило ему увидеть младенца, как последние сомнения в собственном отцовстве пропали. Аззира не врала. На Аданэя смотрели серые глаза, огромные на крошечном личике, на которое спадали довольно длинные пряди волос цвета льна.
– Ты моя дочь, – прошептал Аданэй, понимая, что у черноволосой Аззиры не мог родиться светловолосый ребенок, если бы не могучая кровь элайету в жилах отца. – Моя царевна…
– Эй! – рассмеялся он, поднимая ее на руки. – Да ты вырастешь настоящей красавицей! Вся в отца.
Дочь молчала. Он держал ее на вытянутых руках, но она молчала, не надрывалась в плаче, как это обычно делают новорожденные. И своими большими глазами смотрела не рассеянным взглядом младенца, а как будто внимательным – взрослого. Аданэю стало не по себе.
– И в мать тоже…. – пробормотал и вернул ее в колыбель.
Однако долго еще сидел рядом и смотрел на нее. Рождение дочери что-то перевернуло в сознании.
"Ты та нить, – думал он, – которая отныне и навсегда связывает меня с Илирином. Именно ты, а не Аззира и не трон. Ты – крошечное, маленькое существо, даже не сознающее себя, подарила мне больше, чем твоя мать. Ты подарила мне дом. Благодаря тебе я обрел родину. Только теперь Илирин перестал казаться чужим. Только теперь это царство из средства для свержения Элимера превратилось в мою землю, мой край, за который я должен и стану драться".
Сзади неслышно подошла Аззира и заглянула ему через плечо, тоже посмотрев на девочку. Аданэй обернулся и, даже не пытаясь сдержать радости, обнял Аззиру за талию и закружил с ней по зале.
– Родная, мы должны быть счастливы! – кричал он как когда-то на заре своего правления. – Мы цари, мы молоды, и у нас есть наследница. То, что останется после нас!
– Я всегда поражалась, – безлико отвечала Аззира, – как мужчины
Аданэй пребывал в слишком хорошем настроении, а потому нисколько не обиделся на ее слова, даже не обратил на них внимания.
– Какое дадим ей имя? – спросил он
Аззира только пожала плечами, и у Аданэя возникло ощущение, будто она совсем не разделяла его счастливого возбуждения. Впрочем, сейчас она – рыба. Уже давно пора привыкнуть, что задавать Аззире вопросы, равно как и любить ее, лучше всего вечером и ночью.
– Назовем ее… – он задумался. – Ильярна.
– Зачем? – снова пожала плечами Аззира.
– Тебе не нравится?
– Нет, почему же, нравится. Илльярна. Пусть будет Илльярна, какая разница.
И она медлительно, с застывшим ликом, удалилась.
– Зверь, прорвавшийся наружу, становится опасен даже для себя
Лицо кхана угрожающе темнело в глубине покоев. Сверкающие глаза, пронизывающий насквозь бешеный взгляд, напряженная поза – все это придавало ему сходство с оголодавшим хищником.
– Ты рано проснулся, Элимер, – произнесла Шейра, стараясь не выдать интонацией охватившую ее внутреннюю дрожь. – Еще даже не рассвело.
– Я не спал, – его охриплый голос отдаленно напомнил рык. Шейра невольно поежилась. Она уже успела забыть, каким видели мужа его враги. Эта злая жестокая воля придавливала, обездвиживала, сжимала в тиски. И человек, словно муха в паутину, попадал в тенета собственного страха. Невозможно было оторвать взгляда от этих сжигающих одновременно льдом и жаром глаз. Не поддавалась описанию эта беспощадная, неодолимая власть страшного зверя, уверенного, что все падут ниц в ужасе пред его ликом. Шейра судорожно сглотнула. Она понимала – в этот раз его ярость направлена на нее. И догадывалась почему. Но она – айсадка, она не позволит превратить себя в дрожащее ничтожество.
– Что с тобой, Элимер? – спросила она почти твердо. – Ты меня пугаешь.
– Пугаю? – губы его расползлись в жуткой ухмылке, и он медленно, неторопливо, словно понимая, что жертве все равно не спастись, приблизился к ней тем самым обманчиво мягким шагом хищника. – Пугаю, значит… Это хорошо, что пугаю. Ты должна бояться. Где ты была?
– Прости, мой Элимер. Я знаю, я заставила тебя беспокоиться. Я должна была сказать тебе заранее, но боялась, ты меня не отпустишь. Прости, давай я все тебе расскажу…
Но он будто бы не услышал ее слов и продолжил свою речь все тем же угрожающим тоном:
– Где же ты бродила, айсадка моя? Или уже не моя? Или не только моя?
– Прекрати, Элимер! Успокойся. Давай мы поговорим позже, когда ты успокоишься. А сейчас я уйду, ты и впрямь меня пугаешь.
Она уже развернулась, но голос ее остановил, заставив медленно обернуться.
– Ты не уйдешь! Я не позволяю, – процедил он незнакомым голосом, подошел вплотную и провел пальцами по ее шее почти нежно, почти ласково. У Шейры получилось не вздрогнуть, не отшатнуться и выдержать взгляд. В ответ на это Элимер недобро засмеялся: