Гибель отложим на завтра. Дилогия
Шрифт:
Видольд, шумно отхлебнув, отставил бутыль и без всякой почтительности во взгляде уставился на кхана. Сложил губы в насмешливой гримасе и протянул:
– Пришел объявить о моей казни, Великий Кхан?
– Много чести, – парировал Элимер. – Однако я смотрю, ты ничуть не изменился.
– А должен? – с деланным любопытством Видольд приподнял брови. Язык его по-прежнему заплетался, но глаза смотрели на удивление осознанно.
– А разве
– А с чего бы? – хохотнул Видольд. – Боги наградили людей даром многих жизней. Всего делов: закончил одну – начинай следующую.
"Да он издевается надо мной!" – почувствовав подступающую к груди злость, Элимер все же успел взять себя в руки. Не за тем, чтобы спорить, он сюда пришел. И хоть Видольд повел себя дерзко и непочтительно, но – о Ханке! – как приятно было видеть, что он ничуть не изменился.
– Я не о казни пришел сказать, – негромко, как будто бы через силу, вымолвил Элимер. – Не о казни, а об ее отмене. О том, что ты свободен.
– Правда? Ты – и переменил решение! Неслыханно! – мужчина вновь пьяно хохотнул и снова приложился к бутылке.
Элимер почти против воли отвел взгляд в сторону, плотно сжав губы. Он не знал, что делать дальше. Существовало две дороги: первая – самая привычная – впасть в холодный гнев из-за дерзости подданного, вторая – сказать Видольду, что он, кхан, был неправ. И оба варианта казались Элимеру одинаково глупыми. Если гневаться, то значит, вообще не стоило приходить. Сказать, что ошибался – значило признать, будто телохранитель правильно сделал, отпустив Шейру.
– Ты бы хоть поднялся, что ли, – бросил он, – все же перед тобой Великий Кхан.
– Ну, не такой уж и великий, – хохотнул воин.
– Не пытайся дразнить меня. Не затем я здесь, чтобы пререкаться.
– Как можно, Кхан, дразнить тебя? Даже и не думал. Я все услышал и понял. Ты меня освободил. Спасибо тебе. Можешь идти.
Элимер почувствовал, как гнев вновь берет над ним власть, но снова сумел справиться с собой, ведь он понимал, что Видольд специально выводит его из себя. Должно быть, пытается таким образом отомстить за пленение.
– И тебе не любопытно, почему я переменил решение?
– Нет. Я и так знаю.
– И?
– Что "и"? Скучаешь ты по старому доброму Видольду-Ворону, вот и вся причина. Тебе ж, наверное, тошно одно раболепие вокруг видеть. Правда, я думал, ты быстрее придешь. Эх, проклятая самонадеянность! – он хлопнул себя по колену и опять приложился к бутылке.
Элимер молчал, не в силах придумать, как отреагировать на подобную наглость. Видольд, прищурившись, с интересом посматривал на него.
– Я освобождаю тебя, потому… – все же выдавил из себя кхан, но договорить не успел, телохранитель прервал его небрежным взмахом руки.
– Да знаю я, знаю. Нелегко же друзей-то казнить да в застенках держать. А положение обязывает. Ну, сочувствую. Давно уже говорил, это не ты престолом владеешь, а престол – тобой.
– Да с чего ты взял, что ты друг мне?! – воскликнул
– Ну да, ну да. А чего ж ты тогда здесь стоишь да придумать пытаешься, как одновременно и лицо сохранить, и прощения попросить.
– Да в своем ли ты уме?! – прошипел кхан. – Какое прощение? Это ты должен умолять о нем!
– Если так считаешь, прикажи казнить. Покарай за наглость и неповиновение.
Видольд вдруг легко вскочил на ноги и – удивительно! – ни в глазах, ни в голосе, больше не замечалось и толики пьяного дурмана. Словно мужчина выпил не три бутыли рома, а три кувшина чистой воды.
– Чего ты добиваешься, Видольд?
– Я? Ничего. Это же ты пришел меня освобождать. Ну, освободил. Ну, спасибо еще раз. Чего еще-то?
– А что ты думаешь делать, когда выйдешь отсюда?
– Да Ханке его знает! Ты, Кхан, видать полагал, что освободишь меня, а я так в благодарности и рассыплюсь? Нет уж, раз пришел, говори то, о чем на самом деле мыслишь.
Что содержалось в этой простой фразе, Элимер так и не понял, но стоило ее услышать, как с ним произошло что-то доселе незнакомое. Словно упали все преграды, словно рухнули тысячелетние стены, словно застоялая вода прорвала запруду и побежала, освобождая место чистому и прозрачному потоку.
Словно тело перестало повиноваться – он ударился затылком о стену, до боли сжал руками голову и сполз вниз.
– Я не знаю, – сдавленно заговорил, – мне страшно, Видольд. В меня словно вселился кто-то. И этот кто-то требует новых, и новых, и новых жертв, толкает меня куда-то. Куда – я не знаю. Что осталось от меня? Где я? Кто я? С тех пор как пропала Шейра, в моей жизни не осталось радости. Я оживший мертвец. Я схожу с ума. Я забываю, что было вчера, а иногда из памяти выпадают целые дни и сутки, и я пытаюсь вспомнить, что делал, и не могу. И тогда мне просто становится все равно – все живы, смотрят на меня не более странно, чем всегда, – значит, ничего страшного я не натворил. И с каждым днем меня все больше и больше волнует только один человек – мой проклятый брат. Мой проклятый брат, который исчез! И это волнует меня даже больше, чем исчезновение Шейры и Таариса, понимаешь? Ты представляешь? Я чувствую себя предателем. Во мне какая-то пустота и жажда убивать. И больше ничего. И я не знаю, что мне делать дальше… – он запнулся и тихо добавил. – И да, мне действительно тебя не хватает.
Видольд ни разу не прервал его. Он сел рядом, прислонился к стене и, не издавая ни звука, выжидал, пока кхан не выдохнется. И лишь потом произнес:
– Хорошо.
– Что хорошо?
– Ну, что сказал все это. Не мне – себе самому.
– И?
– Значит, еще можешь победить этого твоего… Ну, кто там у тебя внутри завелся?
– Откуда тебе известно?! – Элимер выжидающе уставился на Видольда, а тот усмехнулся:
– Ну, ты же пришел. И даже преодолел чувство собственного величия. Мне всегда нравилась сила твоего духа.