Гибель отложим на завтра. Дилогия
Шрифт:
– Я любил тебя, Аззира…
– Я тебя тоже, мой Шлееп…
Но меня уже не волновало, что она отвечала не мне, и что вместо моего лица видела физиономию брата.
– Я любил тебя, – повторил я. – Знаешь, я до сих пор тебя люблю…
Пальцы сомкнулись на ее горле. Мне кажется, руки
Но когда-нибудь мне придется шагнуть в ее черную бездну. Так почему бы не сегодня? Я приложил все усилия, чтобы вспомнить все до конца, я прыгнул в эту пропасть, я позволил себе утонуть в мутной жиже памяти – может быть, не зря. Может быть, для моей названной дочери – моей лисички-Тэйске – я обязан это сделать.
И теперь я знаю все, я даже знаю, о чем думал, пока мои руки все крепче и крепче сжимали ее горло. Я думал, что мне станет легче, когда Аззира умрет, что смерть ее облегчит мои пытки, что моя дочь будет отомщена, и что никогда, никогда больше я не услышу, как любимая мною женщина называет меня именем другого мужчины.
Но все-таки она узнала меня в самом конце. Должно быть, перед смертью люди способны на мгновение увидеть правду. В тот последний миг жизни ее глаза вдруг распахнулись и особенно ярко полыхнули зеленью. Она прохрипела:
– Адда…нэй… – и в этот миг мои пальцы последний сдавили ее горло, она конвульсивно задергалась, потом обмякла. Руки мои упали, словно тяжелые мокрые веревки, а она рухнула на пол.
Я не сразу завыл, первые секунды я ничего не понимал и лишь безразлично разглядывал ее тело, равнодушно отмечал какие-то мелочи, на которые прежде не обращал внимания: крошечная родинка на левой щеке, указательный и средний палец почти одной длины, одно ухо чуть больше другого. Странно, что я никогда этого не замечал, лаская ее.
Вот в этот момент я завыл.
Я завыл, я опустился на колени, я прижал ее к себе. Ее – ведьму, богиню, мою жену. Я только сейчас понял, что сделал. И понял, что сделал бы это снова. Я убил ее, но все равно не мог перестать ее любить, даже мертвую! И я умер во второй раз. Я целовал ее неподвижные губы, я подхватил ее на руки, я закружил с ней по сумрачной башне, и я кричал, сжимал ее и кричал: "Мы должны быть счастливы, родная! Мы обязаны быть счастливы!"
Что мне сделать, чтобы вспомнить это все? И что мне сделать, чтобы это забыть? Я любил ее. И я сошел с ума.
Я помню, потом я положил ее обратно на пол. И я сидел рядом и гладил ее седые волосы, я говорил с ней. Не помню о чем, но я говорил так, словно она могла меня слышать. Моя мертвая жена.
И
Вот она вполоборота стоит у зеркала и изящный изгиб ее талии… Ее ночные страхи, когда она просыпается с криками и слезами, прижимается ко мне, бедный ребенок. Ее горячее тело… И те редкие мгновения, когда в ней просыпается нежность, и ее пальцы ласково пробегают по моему лицу, и глаза светятся… любовью?
Аззира! Аззира! Неужели это тебя я только что убил?
Но может хотя бы там, в мире Теней, безумная богиня, не способная радоваться, может хотя бы там ты наконец счастлива?
***
Гиллара почти влетела в замок. О, она сразу почувствовала неладное, стоило ее сумасбродной дочери со своим омерзительным братом пуститься в долгий путь к побережью. Впрочем, это она еще могла стерпеть, не поддавшись панике. Но когда в Нарриан отправился и мальчишка, гордо именующий себя царем, Гиллара испугалась. По-настоящему испугалась. И теперь не смогла усидеть на месте, последовала за ними, дабы убедиться, что они не задумали какой-нибудь подлости или глупости, способной испортить ее, Гиллары, жизнь. И она взяла в сопровождение двоих воинов – и последовала. Она привыкла доверять своей интуиции. Как оказалось, не зря.
Выкатив глаза, смотрела Гиллара на свою мертвую – по всей видимости именно мертвую! – дочь, которую Аданэй прижимал к себе. Он, казалось, не замечал, что в помещении уже не один. Неизвестно, что здесь произошло, но ясно одно – трагедия. И сейчас…
– Адданэй, – испуганно зашептала Гиллара и всхлипнула, бросаясь на колени рядом с ним. Она вцепилась пальцами в плечи Аззиры – Адданэй, что с ней? Очнись! Что случилось? Где Ильярна, где моя внучка? Аззира… Аззира, моя дочь…
– Мертва…
– Нет… Нет! Я не верю… Девочка моя! – женщина завыла.
– Гиллара? – прозвучал слабый голос, лишь отдаленно напоминающий Аданэя. Казалось, он только сейчас понял, что женщина обращается к нему: – Гиллара… Я убил ее. Это я убил твою дочь…
Молчание.
А потом она ударила его. Кулаком в грудь. Потом вцепилась пальцами в собственные волосы и так, низко склонившись, заскулила:
– Будь ты проклят, мразь… Навеки, навсегда проклят!
– Она и Шлееп убили Ильярну, а я – их, – голос звучал все так же ровно и тускло.
Гиллара умолкла, но скоро вновь застонала:
– Я говорила тебе, я предупреждала, а ты не послушал. Шлееп – чудовище! Моя бедная девочка, – ласково пробежали ее пальцы по волосам дочери. – Мое несчастное, вечно несчастное дитя. И Илльярна… За что же Боги так нас карают, Адданэй? Это все Шлееп. Я породила чудовище. Что же теперь с нами будет? Что будет с Илирином?
– Мне все равно…