Гибель отложим на завтра. Дилогия

Аэзида Марина

– Кричать бесполезно. Лучше выбери смерть, пока есть возможность, – сказал он. – Иначе я выберу за тебя.

Он медленно отвел руку от лица Гиллары, внимательно следя, чтобы женщина не сделала попытки закричать снова. И она не сделала. Сгорбившись, сидела она на ложе и раскачивалась туда-сюда. Седые волосы разметались по худым, подрагивающим плечам. Она ли это? Та ли стройная черноволосая девчонка с пронзительными синими глазами, к ногам которой многие мужи складывали свои жизни? Она ли это – единственная любовь своего отца? Находчивая, острая на язык, хладнокровная? Нет, уже нет. Только старое тело, старая душа и смерть впереди. Почему-то

жизнь всегда казалась такой бесконечной, ведь умирали всегда другие. Даже сейчас, когда Хаттейтин навис над нею и бежать было некуда, даже сейчас не верилось, что нужно умирать. И ведь никто ее не оплачет, никто не погрустит о ней… Ли-ли бы грустила, Ниррас бы грустил. Но они уже мертвы. Да, вот как оно все обернулось… Никого! Одна. Одна!

– Выбрала?

Гиллара вскинула голову: ей показалось, что Хаттейтин возник из ниоткуда. Или что она уходила куда-то, а сейчас вернулась.

– Зачем тебе это? – она обращалась к Маллекше, понимая, что военачальник может быть палачом, но именно жрица отдает этому палачу приказы. – Ты правильно заметила: я стара. Дай мне уехать и дожить свои дни в ссылке.

– Нет, – покачала головой Маллекша, – я не повторю ошибки Лиммены. Ты, конечно, старая змея, но яд в тебе еще остался.

–Так дай мне яду, проклятая тварь! – в последней ярости выкрикнула Гиллара, понимая, что спасения нет.

– Я знала, что ты выберешь яд. Радуйся, в чертогах Матери ты обретешь благодать. Богиня возлюбит тебя, ведь это ты подарила ей Аззиру, – удивительно, но в интонации жрицы не слышалось и тени издевки.

Хаттейтин протянул Гилларе пузырек:

– Пей! – приказал он, но руки ее не подчинились этому приказу. Тогда военачальник запрокинул Гилларе голову, насильно влил жидкость и плотно закрыл руками ее рот и нос. Ей пришлось проглотить.

Судороги, агония, боль – и конец.

Маллекша снова достала пергамент, положила рядом с Гилларой, а Хаттейтин вложил в мертвую руку пустой пузырек.

– Когда дверь взломают, постарайся войди первым. С одним из советников. Например, с Оннаром, – произнесла Маллекша. – Пусть сначала он прочтет завещание, а не ты.

– Я знаю, – проворчал Хаттейтин.

И они осторожно открыли дверь, снова заперли ее на ключ, прошли мимо усыпленной стражи и разошлись по своим покоям, готовые встретить новый день, который родится совсем не похожим на вчерашний.

– Начало. Песнь Бури

I

Солнце скатилось по холму, исчезло в подземном царстве, но войско Отерхейна, не останавливаясь, продолжало двигаться на восток. И пусть весна уже завладела миром, однако ночи все еще дышали холодом, и многим воинам хотелось сейчас погреться у костерка, но приказа о ночлеге не поступало: он планировался не ранее, чем стемнеет окончательно и последняя розовая полоса растворится в небе.

Уже остался позади Антурин, и канули за горизонт Высокие Холмы. Заканчивались ничейные земли – края изгнанников, разбойников и беглых рабов, – и вот, еще чуть-чуть, последний шаг, и раскинется впереди Илирин Великий. И падет к ногам

Отерхейна!

Так считали воины и добавляли, пересмеиваясь:

– У них там девки страной правят, а мужи друг друга любят!

– Да разгромить их всех, чтоб эту погань вымести! Да чтобы не распространилась на земли здоровые.

И запевали:

Горячая кровь на холодной стали!

Мы – страшная смерть, и мы – жаркое пламя,

Мы вашу страну и плоть растерзаем,

Подобно пожару пройдем по земле,

Вы не вернетесь ни в дом, ни к семье!

***

Войско Отерхейна расположилось на ночлег посреди Ничейных земель, чтобы на рассвете тронуться в путь и второго дня встретиться с врагом в битве за море и власть. Подгоняемые страхом и ненавистью, они не видели другого пути, кроме как столкнуться подобно двум стихиям.

Ночное небо затянуло низкими черными тучами, сквозь которые не пробивался ни слабый свет звезд, ни серебряное мерцание луны, так что создавалось впечатление, будто ночных огней и вовсе не существовало в этом мире. Сотники выставили дозор, а остальные воины, наскоро и всухомятку перекусив, торопливо улеглись спать, намереваясь уловить краткие часы сна прежде, чем первый рассветный луч погонит их в дорогу.

Если, конечно, придет он, этот рассвет, ибо погода стремительно менялась. Тучи гнало по небу с бешеной скоростью, порывистый ветер гнул деревья и травы, выл и стонал, едва не срывая с земли шатер кхана. И это под защитой лесной стены! А о том, что творилось на открытых всем ветрам долинах, и подумать было страшно.

В шатре повелителя, тем не менее, еще никто не спал. Продолжался разговор, начатый еще в пути.

– А я говорю, мой Кхан – это слишком рискованно, – настойчиво сказал Ирионг.

– Война вообще дело рискованное, – ответил Элимер. – Но ты прав: то, что я хочу сделать, рискованно вдвойне. И все же я считаю, что риск оправдан.

– Разделить войско? Воевать сразу против двух армий? – Ирионг был настроен скептически.

– Большую часть сил Эхаския перебросила в Илирин, так что там мы не встретим достойного сопротивления. Зато, если пройдем через нее, то окажемся у илиринцев в тылу, а там и до столицы недалеко.

– Но можно и не прорваться, так? Твоя задумка, мой Кхан, строится на том, что основные силы Илирина и Эхаскии сосредоточатся на западе и у крепостей, которые станет штурмовать другая половина нашего войска…

– Не штурмовать, Ирионг, а только делать вид. И заодно сжигать ближайшие деревни и городки. Пусть илиринцы думают, будто мы, подобно истинным дикарям, решили разграбить окраины и оставить их страну без зерна и прочей пищи. Тогда они не заподозрят подвоха раньше времени. Пока их дозорные и разведка сообразят, что к чему, мы уже пройдем Эхаскию.