Гибель отложим на завтра. Дилогия

Аэзида Марина

– Спасибо тебе…

– Да…

– Не говори, что я тебе рассказала. Если узнают, заберут Ирейху и будут мучить моего кхана…

– Я не скажу…

***

Великая Кханне Отерхейна, айсадка Шейра-Сину, умерла спустя два дня, на закате. Ее похоронили, поставив простенькое надгробие без надписи. Ибо никто, кроме Кайлы, не знал, что следует написать на нем. Открылось, что под личиной юноши Бредена жила женщина, но никто не ведал, кем она являлась при жизни и почему прятала от

всех истину. Никто не знал, кроме Кайлы. Но девушка никому не рассказала. А сына загадочной женщины, Ирейху-Ше, приютила у себя старая знахарка Хайса. Кайла знала – до тех пор, пока не закончится война.

А война продолжалась, с каждым днем становясь все кровопролитней и безнадежней.

"Мы прокляты! – ярились воины. – Как царь наш проклят!"

И даже тысячникам с военачальниками не удавалось заглушить этот ропот.

А ветра продолжали шуметь над Илирином Великим, с каждым днем становясь все яростнее и безжалостнее. Они сносили крыши домов, ломали деревья и вырывали их с корнем.

"Прокляты, мы все прокляты", – шептались старухи. И сейчас уже никто не находил в себе сил им перечить.

– Продолжение. Под песню ветра и твердь начнет плясать

– Подступают значит… – протянул Ианндор Седой, услышав донесение дозорных о передвижениях отерхейнской рати. – Что ж, возвращайтесь на пост и ждите распоряжений.

С этими словами он развернулся и отправился к Аххариту, которого недавно назначили их главнокомандующим – кайнисом. Безумие какое-то! Не видавший жизни, балованный юнец – и вдруг кайнис! Неужели Хаттейтин не мог удержаться, неужели так сильно ему захотелось осчастливить сына высокой должностью? Что это: несправедливость? Глупость? Скорее всего, и то, и другое.

И вот, теперь он, опытный тысячник, обязан подчиняться этому мальчишке, спрашивать его соизволения на любые действия. Зло скрипнув зубами, Ианндор чуть помедлил у дома, в котором разместился Аххарит, но деваться было некуда, а потому он рванул на себя дверь и вошел в помещение, которое встретило его спертым запахом вина, благовоний и мужского семени. Ну конечно! Чем еще мог заниматься этот ничтожный, кроме как не возлияниями и развратом! Еще больше распалив себя, Ианндор огрызнулся на прислугу и проследовал вглубь дома. Его абсолютно не волновало, в каком состоянии он застанет этого, с позволения сказать, кайниса!

– Ианндор, что-то случилось? – раздался ленивый, слегка осипший голос из погруженного в туман курений помещения.

– Да! – выпалил он, игнорируя ухмылявшуюся в объятиях Аххарита шлюху.

– Ну, так говори, – небрежный взмах холеных белых пальцев еще больше вывел Седого из себя. Ладно бы просто мальчишка, так ведь еще глупый и самоуверенный мальчишка.

– Отерхейнцы подступают к городу, – прорычал он.

– Чудесно! – рассеянно промурлыкал Аххарит, но что-то в нем все-таки изменилось: неуловимо, неприметно. Куда только делась расслабленная поза? Он как-то странно подобрался, глаза его заблестели,

губы расползлись в недоброй полуулыбке, а рыжие волосы в свете камина и свечей и сами показались пламенем.

– Сколько их? – спросил он.

– Точное число неизвестно, – проворчал Ианндор. – Но не меньше трех тысяч. И двигаются они тремя отрядами.

– Кто их ведет?

– Ирионг. Это их военачальник.

– Я знаю, кто такой Ирионг, – отмахнулся Аххарит. – Как скоро будут здесь.

– Самое большее через двое суток.

– Понятно… – протянул кайнис и, чуть подумав, добавил: – Вот что: будем уходить.

– Что?! – Ианндор едва не задохнулся от возмущения.

– Уходить. Или ты плохо расслышал? – издевательски бросил проклятый юнец и собирался продолжить, но тут вмешалась шлюха:

– Милый, вы разгромите этих дикарей, я в тебя верю. Зачем уходить?

– Несомненно, дорогая, – ухмыльнулся тот, проведя камнем кольца по щеке женщины, и уже серьезно обратился к Ианндору: – Мы уйдем.

– Наместник приказал удержать город!

– Поэтому мы уйдем.

Ианндор даже не нашелся, что ответить, пораженный этой наглостью и глупостью. Аххарит же, воспользовавшись паузой, заговорил снова:

– А пока ступай и прикажи, чтобы всех свежих мертвецов – вчерашних или сегодняшних – свезли на главную площадь. Отправь кого-нибудь, пусть проедутся по дворам, а то, знаешь ли, эта человеческая сентиментальность – еще не захотят отдавать почивших родичей, – он гадко усмехнулся и, сопроводив слова раздраженным взмахом белых пальцев, произнес:

– Иди, выполняй!

– Зачем это?

– Твое дело не спрашивать, а слушать.

Ианндор ничего не ответил, лишь негодующе вздохнул и, резко развернувшись, вышел.

– Милый мой, – обратилась женщина к Аххариту, как только тысячник их покинул, – я тоже ничего не поняла. Зачем тебе мертвецы?

– Такая банальность, право! Привяжем к кольям, будто они живые. И оставим с ними пару сотен воинов. Это будет выглядеть, будто мы по-прежнему здесь, никуда не ушли. А уйдем ночью и попробуем пройти в тыл отерхейнцев. И ударить. Если повезет, если они не догадаются и не заметят нас раньше времени – неожиданность будет на нашей стороне. Враги не ожидают, что мы решимся дать им бой на открытой равнине.

– А почему ты не объяснил это… этому… как его… Ианндору?

– Если сам не понял – значит, дурак. Дуракам ни к чему доверять лишнее.

– Ха! А я? Я тоже не догадалась. Но мне ты рассказал.

– Ты женщина, Ора, тебе простительно, – растягивая слова, произнес Аххарит.

– А не боишься, что я, как болтливая женщина, не выдержу и расскажу о твоей задумке подружкам? А они еще кому-нибудь? Может, отерхейнцам? – она рассмеялась и добавила: – Шучу. Я рада, что ты мне доверяешь.

– С чего ты взяла, что доверяю? – усмехнулся кайнис.

– Ах, я поняла! – снова рассмеялась Ора. – Теперь ты меня свяжешь и запрешь где-нибудь, например, здесь! А сам будешь приходить и… – она, по-прежнему сидя на кровати, показательно завела руки за спину и проворковала: – Я готова.

Аххарит посмотрел ей в глаза, но спустя мгновение схватил клинок и вогнал его в живот женщины. Ора ахнула, глаза ее закатились, и она медленно повалилась на ложе, в котором только что царила любовь. Кровь растеклась по светлой простыне, и кайнис, брезгливо отодвинувшись, пробормотал: