Гитлер и его бог. За кулисами феномена Гитлера
Шрифт:
«Этот отрыв от действительности выражался и в том, что идеал “солдатского бытия” базировался не на реальном опыте войны с ее грязью, разложением и смертью, он основывался на тщеславных иллюзиях, на мифе о героях-фронтовиках, который распространяло старое поколение, подслащая тем самым горечь понесенного поражения. Wandervogel начали с презрения к смерти, с романтического ореола, которым они окружали поле битвы с «горами трупов»; в итоге они пришли к возвеличиванию удушения, избиения и резни, а затем и к эстетическому облагораживанию насильственной смерти, к упоению от грандиозных катастроф. Это упоение в итоге перерастет все границы и станет невежественно-блаженной дрожью перед Нибелунгами, перед Последним Готом, перед Потерявшимся Отрядом средневековья, перед Лангемарком, Колчаком и идеалом самурая… Все это было не
В фолькистском движении одним из самых популярных произведений искусства была гравюра Альбрехта Дюрера «Рыцарь, Смерть и Дьявол». Лепное украшение, сделанное по ее мотивам, украшало стену над письменным столом Гитлера в его новой берлинской канцелярии157. Средневековый рыцарь, с одной стороны которого – Смерть, а с другой – Дьявол, скачет по кошмарному миру к своему концу, готовый к битве, без надежды на победу. «Немцы склонны верить, что мрачные и суровые идеи имеют моральное превосходство над идеями более ясными и гуманными. Это соответствует их общей склонности к трагической стороне жизни и к необходимости зла в мире», – писал Томас Манн, автор романа «Доктор Фаустус»158.
И так как фолькистский бунт против современного мира обратил молодежь к природе и к старым богам, неизбежно случилось так, что через этих юношей стали искать выход темные витальные жизненные силы. Молодежные ассоциации почти исключительно были тесно спаянными мужскими союзами (M"annerb"unde), женщины сюда доступа не имели, их презрительно отсылали назад, к условностям и обязанностям буржуазного мира. Если здесь и брали в пример Грецию, это была Спарта, а не Афины. Они пели военные песни, зачастую песни ландскнехтов, этих бродячих наемных солдат, которые, как и в добровольческих отрядах, слушались лишь своего капитана – пока он их кормил и платил им – и которые, несмотря на свои религиозные предрассудки, тоже были нигилистами, марширующими между Смертью и Дьяволом. Главным идеалом фолькистской молодежи стало самопожертвование, приношение своей жизни на алтарь Смерти – что означало в том числе и безусловное подчинение приказу вождя, фюрера. Ожидание великого вождя, который повел бы их к будущему, такому же прекрасному, как и воображаемое прошлое, было в то время широко распространено. Но даже если это будущее окажется еще одним G"otterd"ammerung (концом света) – что ж, они готовы погибнуть с честью.
Фолькистская молодежь жила в мире реалий, от которых было рукой подать до нацизма. «Национал-социализм – это движение фолькистское», – заявляет Моссе на первых страницах своего фундаментального труда, посвященного анализу фолькизма. Мы знаем, как сдержан был Гитлер на этот счет, и мы сделаем из этого выводы позже. Как бы то ни было, одним из поразительных интуитивных шагов Гитлера было использование фолькистского аспекта нацизма до предела. Та же молодежь, что только что маршировала и пела в Wandervogel и подобных ей организациях, теперь маршировала и пела на митингах НСДАП, сливаясь с нацистским молохом и щеголяя тщательно продуманной униформой.
Часто цитируют Дениса де Рудемона, который после участия в массовом митинге НСДАП в 1936 году писал: «Я думал, что буду участвовать в демонстрации, в политическом слете. Но они отправляли свой культ!» И затем он описывает, как чисто физически на него подействовала – если не сказать, раздавила – сила религиозной веры сорока тысяч присутствующих, вопящих в унисон о своей вере в фюрера и Германию. Французский посол Андре Франсуа-Понсе был на одном из съездов нацистской партии в Нюрнберге; он пишет в том же ключе: «Еще более удивительной, нет, просто неописуемой была атмосфера коллективного энтузиазма, в которой купался весь город: невероятное опьянение, охватившее сотни тысяч мужчин и женщин, романтическая лихорадка, мистический экстаз, нечто вроде священного безумия, обуявшего их всех»159. Пророчество Гейне исполнилось – Тор вновь размахивал молотом.
Вокруг
«Мы должны стать исступленными (berserker) в нашем внутреннем существе и в нашей вере», – пишет Геббельс в своем дневнике и продолжает: «Мы – неистовые безумцы (berserker) новой германской идеи»160. Шпенглер в конце своей знаменитой книги говорит о чем-то похожем: «Раса вновь толкает себя вперед, чистая и неудержимая… И с этого мгновения мы опять можем жить так, как жили герои древности»161. А Рене Алло цитирует австрийского автора Отто Хёфлера, который пишет: «Самым почитаемым богом германских племен был бог демонической одержимости… Вотан – это дикий бог одержимости, божественный мастер экстатического M"annerb"unde, непредсказуемый бог войны и бури, рун и мертвецов, безумной ярости и черной магии, бог масок и человеческих жертвоприношений»162.
Этот «экстаз», одержимость витальными силами, божественными или животными, не был бегством от действительности, которого ищут сейчас в наркотиках, это была «культовая идентификация» индивидуального и коллективного существования. Когда человек открывается этим силам, он теряет свою обычную индивидуальность и «принимает обязанности, налагаемые на него общиной мертвых-но-вечных». Это переживание, эту связь с доисторической Германией можно было понять только в Третьем рейхе, пишет Клаус фон Зее. Национал-социализм был «движением», направляемым экзистенциально и экстатически. И фон Зее показывает, что в нацистский период слову «фанатик» придавался положительный смысл, оно понималось уже не как «исступленно ревностный», но как «охваченный идеей, энтузиазмом»163.
Это опять подводит нас прямо к Гитлеру, который на страницах «Майн Кампф» вновь и вновь настаивал на «фанатичной» вере в движение национал-социализма и во множестве речей делал слово fanatisch ключевым. Не является истинным нацистом тот, у кого нет веры, Glaube; если ты не фанатик – ты не истинный нацист. Превратить немцев в фанатиков было основной составляющей образования и обучения в рейхе, равно как и целью пропагандистского промывания мозгов, которым руководил Йозеф Геббельс. Увы, эта попытка блестяще удалась, не в последнюю очередь благодаря фолькистской подготовке, кратко описанной выше. Главным был инстинкт, а не интеллектуальные доводы или, как писал Шпенглер, «причинности». Этот откат к животным инстинктам также может служить объяснением жестокости, с которой немцы, граждане одной из самых цивилизованных стран, обходились со своими жертвами.
Для понимания Гитлера центральным является то, что основывая свой Тысячелетний рейх, он постоянно жил в тени возможной катастрофы (G"otterd"ammerung) – и сознательно старался навлечь ее на Германию, когда стало ясно, что Тысячелетний рейх оказался мертворожденным.
Предположим, ему удалось бы создать свой рейх, какой бы тогда была поддерживающая его идеология, фундамент, смысл всего этого? У Гитлера было что-то на уме, но он никогда не говорил об этом прямо, и это «что-то» нам еще предстоит понять. Совершенно очевидно, это не было возвращением к призрачным золотым временам в фолькистском духе. Он также не собирался строить общество на «научно-методологической» базе. Его мировоззрение было ненаучным, если не сказать иррациональным, а его вдохновения – о чем можно заключить на основании его действий – были религиозными, оккультными или, как говорят многие, демоническими. Гитлер «заявлял, что он служит не освобождению человечества, но его спасению», пишет Фест. Если это так, то можно задать законный вопрос: спасению во имя какого бога?