Глазами маршала и дипломата. Критический взгляд на внешнюю политику СССР до и после 1985 года

Ахромеев Сергей Фёдорович

Кроме того, как уже говорилось, я намеревался каким–либо образом активно включиться в борьбу КПСС с ее политическими противниками за единое Отечество, за наш социалистический выбор. Становилось все более очевидно: партии необходима помощь опытных и неробких коммунистов. Много думал, как теперь, будучи советником М. С. Горбачева, мне можно было бы включиться в борьбу. К тому времени я пришел к выводу, что придется бороться, в том числе и с людьми, находящимися рядом с Горбачевым и даже входящими в руководство КПСС. Такая борьба требовала в моем положении и возрасте во всех отношениях тщательного обдумывания.

Было еще одно обстоятельство, на которое я первоначально не обратил должного внимания: будучи депутатом Верховного Совета СССР от Молдавии с 1984 по 1988 год, в 1989 году я был избран народным депутатом СССР от этого же избирательного округа, а на I Съезде народных депутатов СССР — членом Верховного

Совета СССР. Сначала я недооценил это избрание и не считал, что оно будет серьезно отражаться на моей работе советника. На деле же вышло иначе. Став членом Верховного Совета СССР, я постоянно участвовал в работе парламента и получил удобную возможность вступить там в борьбу коммунистов с политическими оппонентами, которые с большим ожесточением нападали на КПСС.

В аппарате М. С. Горбачева мне пришлось работать с его помощниками по внешней политике. Чаще всего с А. С. Черняевым, иногда с Г. X. Шахназаровым. Основное время, особенно в первые полгода, у меня уходило на подготовку материалов для многочисленных встреч М. С. Горбачева с зарубежными государственными деятелями и политиками, в том числе для его бесед с Дж. Бейкером, другими американцами и деятелями стран Западной Европы. Поскольку, как правило, материал в целом готовил А. С. Черняев, то на меня выпадала его военно–политическая часть. В тех случаях, когда встречи происходили с американскими руководителями, приходилось принимать и в них участие.

Немало времени и сил в 1989 году заняла подготовка официальных визитов М. С. Горбачева на Кубу, в Великобританию, Китай, ФРГ, во Францию, в Финляндию, Италию и Ватикан.

При таких визитах возникала необходимость готовить как материалы к переговорам руководителя, так и много справочных документов. Поскольку в ходе большей части этих визитов мне приходилось сопровождать М. С. Горбачева, такие документы были необходимы как для него, так и для меня самого.

Как я уже говорил, работа сопровождающих М. С. Горбачева в ходе таких визитов — напряженная. Все дневное время занималось официальными переговорами, беседами, посещениями фирм, предприятий, учебных заведений, встречами с общественностью и прессой. Причем везде требовалось повышенное внимание и напряжение. На переговорах любое слово имело вес. Вечера заняты официальными приемами, от них при таких визитах никуда не денешься. Ночь оставалась на внутреннюю работу: примерно до двух часов ночи вместе с М. С. Горбачевым, а еще полтора–два часа самостоятельно или совместно с другими его помощниками. В ходе таких визитов работа всех членов делегации велась дружно и согласованно.

В ходе официальных визитов М. С. Горбачева в Великобританию, ФРГ и Францию мне приходилось кроме участия в официальных переговорах глав государств и правительств отдельно вести беседы с министрами обороны: Великобритании — Янгером, ФРГ — Штольтенбергом, Франции — Шевенманом, с начальником личного штаба президента Франции адмиралом Ланкстадом и начальниками штабов: Великобритании — генералом Крейгом, ФРГ — адмиралом Веллерсхофом, Франции — генералом Шмиттом. Беседы с представителями каждой страны имели свои особенности. В Великобритании они большей частью носили протокольный характер. При обмене мнениями по вопросам, обсуждаемым на переговорах по сокращению вооруженных сил в Европе, англичане дальше официальных позиций не выходили. Но зато в Лондонском институте стратегических исследований адмирал Эберли, один из его руководителей, и другие высказывали весьма смелые предположения по всем вопросам военной политики.

В ФРГ и министр обороны Штольтенберг, и адмирал Веллерсхоф по всем военным вопросам твердо придерживались официальных позиций НАТО. Вспоминается, что адмирал Веллерсхоф собрал для беседы со мной в штабе бундесвера командующих и начальников штабов видов вооруженных сил. Но когда в ходе этих переговоров я вышел за рамки официальных позиций на переговорах в Вене, поставив вопрос о необходимости начать переговоры о сокращении военно–морских сил, то вызвал этим определенный переполох. Адмирал Веллерсхоф прямо заявил: «Маршал, это общенатовская проблема, и не нам ее здесь обсуждать». В то же время тогда, летом 1989 года, западные немцы — военные деятели, правда, осторожно, но настойчиво интересовались, как смотрит СССР, и особенно военное руководство, на проблему объединения Германии. В то время (я видел это) такая возможность ими предчувствовалась и допускалась. Она как бы уже витала в воздухе.

С французами беседы шли более откровенно. Поскольку при визите во Францию в числе сопровождающих М. С. Горбачева были двое военных: начальник Генерального штаба генерал армии М. А. Моисеев и я, то с М. А. Моисеевым как с коллегой осуществлял контакты преимущественно начальник штаба вооруженных сил Франции генерал Шмитт, а со мной — министр

обороны Шевенман и мой французский коллега адмирал Лангстад. Французы, формально не связанные вхождением в военную организацию НАТО и имея по некоторым вопросам более близкие к нашим позиции, вели беседы гораздо свободнее. Кроме того, они стремились довести до нас свою, откровенно говоря, недостаточно убедительную для Советского Союза позицию о том, что их тактическое (или, как они его называли, «достратегическое») ядерное оружие не является оружием НАТО и, следовательно, не подлежит засчету на будущих переговорах по этой проблеме. Справедливости ради нужно сказать, что и Шевенман, и Лангстад делали это мастерски. Это очень хорошо подготовленные специалисты с широким взглядом на европейские проблемы и умелые защитники интересов Франции. С ними было интересно беседовать. Во всяком случае, я немало почерпнул для себя из этих бесед.

Со своей стороны, во всех этих странах в течение 1989 года я старался довести до военного руководства позицию Советского Союза в отношении Европы, нашу новую военную доктрину, рассказать в пределах необходимого о процессах, происходящих в наших вооруженных силах.

Военные руководители всех стран внимательно выслушивали меня, соглашались, что новая внешняя политика и военная доктрина Советского Союза привели к крупным изменениям во взаимоотношениях СССР с США, а также с ведущими государствами Западной Европы. Все они отмечали, что послевоенное устройство в Европе, сложившееся в 40–е годы, переживает кризис, «холодная война» себя изжила и уходит в прошлое. К тому времени Организация Варшавского Договора еще сохранялась, и я во всех беседах неукоснительно исходил из этого. Однако мои собеседники из Великобритании, ФРГ и Франции, хотя прямо это и не говорили, но вели беседы в том плане, что в Европе может в ближайшее время произойти перелом в обстановке, который в состоянии изменить политический облик континента и соотношение сил на нем. Как на это будет реагировать СССР? От рассмотрения таких прогнозов я уходил. Обсуждение подобных проблем никак не входило в мою задачу, хотя я понимал, что вопросы эти ставятся не случайно.

Думаю, что США и крупные европейские государства рассчитывали на такие изменения и готовились к ним. Невольно и не раз возникал у меня вопрос, а как готовимся к ним мы — породившие эти процессы, столь бурно развивающиеся сегодня в Европе.

Уже позже, после необратимых событий октября — декабря 1989 года, приведших к смене режимов в Чехословакии, Венгрии, Болгарии и Румынии, а впоследствии и к объединению Германии, я не раз мысленно возвращался к визитам М. С. Горбачева в страны Западной Европы в течение 1989 года. Какова была цель этих визитов, которые проходили практически один за другим (апрель, июнь, июль, ноябрь), а вслед за ними и встречи с Дж. Бушем на Мальте в самом начале декабря? И постепенно приходил к выводу, что к началу 1989 года у М. С. Горбачева сложилось мнение о возможности крупных изменений в расстановке сил, а может быть, и более крутых поворотах в странах Центральной Европы. Ему было необходимо знать, как на это отреагируют ведущие государства Западной Европы. Одновременно, возможно, постепенно созревало и вырабатывалось наше отношение к событиям, которые могли произойти в союзных нам странах. Ни с кем из военного руководства в Москве (насколько мне известно), в том числе и со мной, такой поворот событий не обсуждался. Думаю, это нельзя объяснить опасением столкнуться с сопротивлением со стороны военных. Это объяснялось другим. Военные наверняка поставили бы вопрос: а какова же в этом случае будет судьба наших групп войск в Германской Демократической Республике, Польше, Чехословакии и Венгрии? На этот вопрос ответа не только у наших дипломатов, но и у руководства Советского Союза тогда не было. Видимо, поэтому и держали военное руководство подальше от обсуждения вопроса о возможном развитии событий в Европе. Это позволило некоторое время менее болезненно, без больших споров вырабатывать варианты наших решений и действий, касающихся Германии и Центральной Европы. Но военные в такой ситуации не получили ориентировки о возможном развитии событий, и, когда эти события начали непредсказуемо и стремительно развиваться, руководство Министерства обороны попало в крайне тяжелое положение.

Встал требующий немедленного решения вопрос о выводе в короткие сроки наших групп войск на территорию страны со всеми вытекающими отсюда последствиями. Но проблемы устройства 500–тысячной группировки Вооруженных Сил ведь не только в течение нескольких месяцев, но даже в течение нескольких лет невозможно решить сколько–нибудь удовлетворительно.

Рассматривая события, происшедшие в октябре — декабре 1989 года в странах Центральной Европы, и нашу линию поведения в этой связи, неизбежно еще и еще раз приходится возвращаться к личности Э. А. Шеварднадзе.