Гоголь и географическое воображение романтизма

Видугирите Инга

Научно-эстетический подход Гумбольдта вдохновил автора эстетического трактата «Девять писем о пейзажной живописи» (1815–1824) К. Г. Каруса. Дилетант в эстетике, как и в живописи, бравший уроки у Фридриха, Карус писал, что жанр пейзажа требует не только искусства, но и высокой степени образованности и опыта, способности к абстрагированию и философскому мышлению, которых достиг человек только в XIX в. Повторяя за романтиками, что природа – язык Бога, он считал, что художник сначала должен научиться этому языку, «развить чувство природы», чтобы потом средствами искусства молиться «на том же языке» [175] . В неоригинальной концепции Каруса пейзаж, с одной стороны, является аналогом музыки, но с другой – граничит с научным знанием. Поэтому он ставил в пример «Картины природы» Гумбольдта, в которых отразился опыт географа и биолога, а также считал, что для пейзажиста, изображающего горы, необходимы серьезные познания в геологии [176] . Задачи, которые Карус ставил перед пейзажной живописью, выходили за рамки живописи как таковой и не могли быть достигнуты [177] . Но сама тенденция мысли Каруса к объединению искусства и науки характерна для его времени; этим же путем шел и Гоголь.

175

Carus C. G. Nine Letters on Landscape Painting, written in the Years 1815–1824; with a Letter from Goethe by Way of Introduction / Transl. by David Britt. Los Angeles, 2002. P. 106–107.

176

См.: Ibid. P. 123–130.

177

B"atschmann O. Carl Gustav Carus (1789–1869): Physician, Naturalist, Painter, and Theoretician of Landscape Painting // Ibid. P. 43.

Гумбольдт

с его апологией чувства природы ориентировался на пейзаж настроения: уже в «Физиогномике растений» он писал о мрачности северных лесов и веселости южных пейзажей. В то же время Риттер, осмысляя единство природы в духе Я. Бёме, Лейбница и Гердера, предпочитал видеть в пейзаже аллегории божественных истин. В этом он был близок воскресшей в немецком романтизме трактовке пейзажа как языка Бога, нашедшей, например, отражение в «Фантазиях об искусстве» В. Г. Ваккенродера, переведенных на русский язык в 1826 г.: «Природа, сколько ее видеть может око смертного, подобна несвязным проречениям из уст Всевышнего» [178] . Подобная мысль скрыта и в пейзажах Фридриха и Рунге [179] , и в описаниях леса в «Странствиях Франца Штернбальда» Л. Тика [180] . В русской романтической живописи выделяют аллегорический пейзаж О. А. Кипренского [181] .

178

[Ваккенродер В. Г.] Об искусстве и художниках. Размышления отшельника, любителя изящного, изданные Л. Тиком. М., 1826. С. 95.

179

Koerner J. L. Caspar David Friedrich and the Subject of Landscape. New Haven, 1995.

180

См.: Федоров Ф. П. Романтический художественный мир: пространство и время. Рига, 1988. С. 70–75.

181

См.: Турчин В. С. Эпоха романтизма в России. С. 421–422.

Тем не менее, как полагает Танг, традиция эстетики пейзажа в трудах Риттера, в отличие от Гумбольдта, может быть прослежена только на структурном уровне его географического мышления [182] . Риттер понимал географию как дискурс, строящий своего рода аллегорический пейзаж: она стремится организовать натуральные феномены и явления человеческой культуры в единство, в котором может раскрыться цель Божественного замысла земли. География должна трансформировать видимый хаос явлений в смысловые единицы – «большие земные особи» [183] , которые, как полагает Танг, есть не что иное, как пейзажи, структурированные волей географа, и вся совокупность которых составляет единую индивидуальность земли – глобальный пейзаж [184] . Так, описание Азии, с которой начиналось «Землеведение» Риттера, открывалось обозрением ее огромнейшего пространства, формы морских берегов, связей между возвышенностями и низменными местами, горных систем, которые должны были составить некую общую умозрительную картину-пейзаж всего континента. Ученый выделил 24 различных региона, в которых рельеф, флора и фауна определили жизнь и историю человека, родившегося в их окружении. Со времен Гердера Азия считалась колыбелью человечества. Исследуя географию континента, бывшего, по словам Риттера, домом для человечества в его детском возрасте, география ставила задачу понять исторические судьбы его будущего [185] .

182

Tang Ch. The Geographic Imagination of Modernity. P. 93.

183

Риттер К. Введение ко всеобщему сравнительному землеведению. С. 278.

184

Tang Ch. The Geographic Imagination of Modernity. P. 95.

185

Tang Ch. The Geographic Imagination of Modernity. P. 95.

Таким образом, немецкая география начала XIX в. отразила наиболее актуальные вопросы духовной жизни эпохи: она разделяла идеи геоантропологии Гердера и натурфилософии Шеллинга, была открыта художественным методам освоения мира и стремилась к раскрытию связей человека с природой, о которых, благодаря географическим открытиям и путешествиям, могла сказать несравненно больше, чем старая наука. Разница между двумя парадигмами наглядно раскрывается в сравнении цитаты из учебника «Всеобщей географии» Арсеньева, которая открывает эту главу, и теми выдержками из трудов Гумбольдта и Риттера, которые здесь в таком обилии приводятся – с надеждой, что это обилие будет оправдано целью наглядно иллюстрировать тот новый дискурс географии, за популяризацию которого взялся Гоголь. Как удалось молодому писателю за короткое время и без специальной подготовки, только с опорой на пару географических текстов и разрозненные заметки в печати прийти к концептуальному осмыслению географии в статье «Несколько мыслей о преподавании детям географии», предстоит выяснить в следующей главе.

2. Статья Гоголя и российский контекст новой географии

Статья Гоголя «Несколько мыслей о преподавании детям географии» затронула все основные проблемы новой науки: проблемы ее структуры, объекта, методов, источников и преподавания. Писатель назвал имена обоих выдающихся представителей новой географии [186] , определил ее как науку о разнообразии природного мира и соотнес с путешествиями и открытиями новых земель; в духе И. Г. Гердера и К. Риттера осмыслял Землю как Творение Бога, а объект и предмет географии видел в сопоставлении контрастных регионов (в словаре Гоголя регион соответствует «краю») и в описании «картин» – пейзажей, которые создаются словом преподавателя географии. До статьи Гоголя подобного уровня обобщения научных, философских и эстетических аспектов новой географии не было.

186

Гоголь первым в России упомянул в одном ряду имена Гумбольдта и Риттера, который в Германии был признанным профессором, тогда как в России его знали только специалисты, см.: Киселев С. Н. Статья Н. В. Гоголя «Мысли о географии» (история создания и источники). С. 27.

Все же Гоголь не проявил особой изобретательности и не был провидцем, как это казалось В. П. Семенову-Тян-Шанскому. Разрозненные тексты новой географии появлялись в печати, были на руках у заинтересованных

людей, идеи носились в воздухе. Гоголь сделал последний шаг – он привел в систему разрозненные мысли и источники. Этот процесс синтезирования представлений о земле оказался настолько открытым и продуктивным для художественного воображения писателя, что вывел его к вопросам зрения и географической оптики, которые в географии стали рефлексироваться лишь в конце XX в., а также отразился на построении пространства в его прозе.

Представляемый в этой главе российский контекст новой географии ограничивается горизонтом Гоголя, который, однако, ограниченным не был. Статья «Несколько мыслей о преподавании детям географии» была написана в конце 1830 г. в связи с планами получения места учителя истории и географии в Патриотическом институте и напечатана в первом номере «Литературной газеты» за 1831 г. Работа над статьей шла в течение двух месяцев, на протяжении которых создавались и повести «Вечеров на хуторе близ Диканьки». Очевидно, что этот срок был слишком коротким для того, чтобы овладеть тем количеством философского и географического материала, который указан комментаторами в качестве источников статьи «Мысли о географии» в «Арабесках». Следует предположить, что Гоголь должен был руководствоваться некими общими концептуальными представлениями о дисциплине и, с другой стороны, иметь источник для систематизации разных аспектов географического знания в предлагаемом им процессе преподавания.

Доступные Гоголю географические идеи в тогдашней интеллектуальной жизни распределялись по нескольким очагам, соотносимым с авторитетными институтами и фигурами культурного поля. К ним можно отнести В. А. Жуковского, «Московский телеграф» Н. А. Полевого и «Московский вестник» М. П. Погодина.

Жуковский – почитатель Гердера, воспитатель цесаревича

Факту появления статьи в «Литературной газете» Гоголь во многом обязан встрече с Жуковским и П. А. Плетневым в конце 1830 г. [187] Оба они принадлежали к избранному кругу Пушкина, мало того, Жуковский был наставником наследника престола, а Плетнев учил русской словесности членов царской семьи. О том, что Гоголю, желавшему покончить с чиновничьей службой, удалось убедить их в своем призвании педагога, свидетельствует письмо Плетнева Пушкину, которому он представлял Гоголя как автора отрывка исторического романа и статьи о географии, а также говорил о его призвании учителя: «Сперва он пошел было по гражданской службе, но страсть к педагогике привела его под мои знамена: он перешел также в учители» [188] . Таким образом, статья могла послужить заявкой Гоголя на место учителя истории и географии в Патриотическом институте, которое он получил в марте 1831 г. [189]

187

Киселев С. Н. Статья Н. В. Гоголя «Мысли о географии». С. 24; Виноградов И. А. Неизданный Гоголь. М., 2001. С. 12–13; Манн Ю. В. Гоголь. Tруды и дни: 1809–1845. М., 2004. С. 207; ПССП. 3, 796.

188

Указано: Виноградов И. А. Неизданный Гоголь. С. 437–438.

189

Там же. С. 437.

Встреча Гоголя с Жуковским в конце 1830 г. выросла в духовную близость и дружбу на всю жизнь [190] . В то время Жуковский уже несколько лет был воспитателем будущего царя. Несомненно, что его статус при дворе производил впечатление на начинающего автора, который тогда еще искал свой путь. По всей очевидности, преподавательская карьера казалась в тот момент Гоголю более реальной, чем писательская, и наставник цесаревича Жуковский должен был быть для Гоголя авторитетом [191] . Тем не менее сам факт знакомства с преподавателем царской семьи является внешним по отношению к изложенным в гоголевской статье географическим идеям и приобретает значение лишь в свете предполагаемого разговора Гоголя с Жуковским, который мог касаться вопросов преподавания географии. Основание для такого разговора было.

190

См.: Янушкевич А. С. В мире Жуковского. М., 2006. С. 297–306; Смирнова Е. А. Жуковский и Гоголь: К вопросу о творческой преемственности // Жуковский и русская культура. Л., 1987. С. 244–260; Манн Ю. В. Гоголь. Tруды и дни: 1809–1845. С. 194.

191

А. С. Янушкевич отмечает, что пристальный интерес к проблемам воспитания был в равной мере присущ и Жуковскому, и Гоголю, см.: Янушкевич А. С. В мире Жуковского. С. 302. Как показывает опись библиотеки поэта, Жуковский интересовался вопросами педагогики: например, в его библиотеке были обнаружены все 12 томов Собрания сочинений И. Г. Песталоцци издания 1819–1829 гг.

В 1827 г. Жуковский готовил «Проект плана учения Его Императорского Высочества Государя Великого Князя Наследника Цесаревича», в котором отводил себе преподавание русской грамматики, физики, истории человека, истории и географии [192] . Этим распределением можно объяснить и собрание учебников и научных трудов по географии в его личной библиотеке, среди которых были: «Курс всеобщей географии» И. П. Шульгина, «Краткая физическая география» К. Макларена, труды Гумбольдта и Риттера [193] . В «Проекте плана учения» говорилось о необходимости «гравировать или литографировать карты и таблицы», а также мотивировалось выделение ежегодной суммы на «покупку вновь выходящих книг, иностранных и русских, также и журналов»: «Мы имеем теперь все для нас нужное; но мы должны не отставать от Европы в ее литературе. Все новое, лучшее, должно входить в состав нашей библиотеки» [194] . Жуковский преподавал наследнику введение в общую географию [195] , а для дальнейшего преподавания истории, статистики и географии России был приглашен К. И. Арсеньев, автор уже упоминавшегося популярного учебника, которому лично покровительствовал император [196] .

192

Жуковский В. А. Проект плана учения Его Императорского Высочества Государя Великого Князя Наследника Цесаревича // Жуковский В. А. Полн. собр. соч.: В 12 т. СПб., 1902. Т. 10. С. 11.

193

См.: Библиотека В. А. Жуковского (описание) / Сост. В. В. Лобанов. Томск, 1981.

194

Жуковский В. А. Полн. собр. соч. Т. 10. С. 11.

195

В библиотеке Жуковского сохранилась тетрадь с записями по всеобщей географии, в основном с определениями понятий на немецком языке. Я благодарна Дамиано Ребеккини, сообщившему мне эти сведения.

196

Виноградов И. А. Неизданный Гоголь. С. 15–16; Адрианов С. А. Арсеньев Константин Иванович // Русский биографический словарь. СПб.; М., 1900. Т. 2. С. 317–321.