Гоголь и географическое воображение романтизма

Видугирите Инга

Тем не менее исследование географической оптики предполагает свой отдельный подход: вычленить географическую оптику как специфический способ наблюдения в общем потоке зрительных образов у Гоголя можно только на основе интертекстуальных пересечений с доступными писателю географическими и картографическими источниками. Те же источники позволяют определить объем географического материала, который Гоголь освоил и привлекал в создании художественного образа – литературного пейзажа. Через географические и картографические источники пейзаж Гоголя соотносится с географическим знанием. Таким образом, география и создаваемое ею представление о Земле оказались вовлеченными в процесс построения художественного пространства и стали смыслопорождающими элементами литературного текста. Этот внутренний сюжет гоголевской прозы – основной предмет предлагаемого исследования.

О материале исследования и структурe книги

В общих чертах в книге предпринимаются дальнейшие шаги в исследовании и интерпретации географических источников Гоголя, сопоставление их с историческим контекстом географии и концептуализация географического пейзажа как результата географической оптики писателя. В первой части восстанавливается концепция географии Гоголя на фоне эпохи, во второй описывается связанная с этой концепцией и

географическими источниками драматургия взгляда в его пейзажах.

Центральное место в текстологическом и контекстуальном анализе занимает статья Гоголя «Несколько мыслей о преподавании детям географии», напечатанная в первом номере «Литературной газеты» за 1831 г. Это была первая публикация писателя под собственным именем [87] , которая послужила в качестве рекомендации, когда П. А. Плетнев представлял Гоголя А. С. Пушкину как «молодого писателя, который обещает что-то очень хорошее» [88] . Географическая тема писателя в статье предстает «в чистом виде» – здесь он еще не решает вопрос о границе между географией и историей, как будет это делать в «Арабесках», и всю обширную область, изучающую Землю и людей, называет географией. Тем не менее первая редакция статьи никогда не удостаивалась специального внимания как самостоятельный текст: к ней обращались только ретроспективно – как к первому варианту вошедшей в «Арабески» статьи «Мысли о географии». Я предпринимаю обратный ход: рассматриваю ее как основной источник для археологии географических идей Гоголя.

87

Статья была подписана «Г. Яновъ». Полная фамилия писателя Гоголь-Яновский.

88

Манн Ю. В. Гоголь. Tруды и дни. С. 218–219.

Непричастность статьи «Несколько мыслей о преподавании детям географии» к «Арабескам» и ее «независимая» ценность от них важны и для выяснения корпуса источников географических идей Гоголя. В источниковедческих комментариях к «Мыслям о географии» в «Арабесках» существуют различия, которые можно объяснить разными подходами исследователей. Одни рассматривают статью как в основном педагогическую (С. Н. Киселев, И. А. Виноградов, В. Д. Денисов), другие – как географическую, отражающую общую геоисторическую концепцию писателя (Ю. В. Манн, С. Фуссо, Л. В. Дерюгина). Однако невероятное количество установленных и гипотетических источников заставляет задуматься о том, не рассуждаем ли мы о каком-то фантастическом и, в сущности, невозможном для выполнения замысле Гоголя. Как может быть, что в процессе подготовки статьи для «Литературной газеты» писатель за короткое время (месяц или два) овладел огромным философско-теоретическим материалом на разных языках, смог составить для себя представление о географии, которое предвосхитило географию ХХ – ХXI вв., и написал статью, которая должна быть признана первым на русском языке концептуальным изложением географических идей эпохи романтизма?

Разобраться в отмеченном парадоксальном несоответствии между тем, какое ограниченное время Гоголь мог посвятить изучению указываемых источников, и тем, в каком солидном объеме новая география была представлена в его статье, – одна из задач предлагаемого здесь исследования. В этом случае можно говорить об интеллектуальной интуиции Гоголя, о которой писал и Семенов-Тян-Шанский, однако она проявилась именно как интеллектуальная – в феноменальном гоголевском чувстве гравитации разрозненных идей, собранных из разных источников и синтезированных до цельной концепции. Чтобы оценить интуицию писателя, следует соотнести выступление Гоголя по вопросам преподавания географии с контекстом географического дискурса в эпоху романтизма – как с местным российским, так и с немецким, в рамках которого вырабатывалась новая парадигма науки. Именно на таком фоне можно понять энтузиазм молодого писателя при открытии для себя совершенно нового горизонта для мышления о мире и ощутить его мощную синтезирующую мысль, по осколкам воссоздающую теорию науки.

Поэтому в первой части книги предпринимается медленное чтение статьи Гоголя «Несколько мыслей о преподавании детям географии» и реконструкция ее контекста. Поскольку текст этой первой редакции статьи мало известен и малодоступен читателю, в нашем исследовании он воспроизводится полностью по публикации в «Литературной газете», с нумерацией параграфов, введенной нами для удобства отсылок, и с короткими комментариями, в которых отмечены основные географические идеи Гоголя и указаны их возможные источники. Три главы первой части представляют статью в разных интертекстуальных срезах: в ее отношении к немецкой географии, на фоне российского географического дискурса того времени и в контексте гоголевских «Арабесок». Первая глава посвящена парадигме новой немецкой географии, в формировании которой участвовали не только географические сочинения, но и тексты романтической литературы, философии и эстетики. В начертании этого фона для статьи Гоголя упор сделан на философских и эстетических сторонах новой географии, которые могли привлекать романтически настроенного Гоголя, а также на ее конкретном влиянии на литературу или созвучии с нею. В анализе материала предпочтения отдавались текстам на русском языке, которые с наибольшей вероятностью могли быть доступны писателю.

Вторая глава представляет фрагментарный российский дискурс географии, соответствовавший определенным аспектам немецкой романтической географии, а также характеризует тот формат географии, который был описан в статье Гоголя. Здесь восстанавливается карта тех очагов новой географической мысли, которые были доступны Гоголю и могли служить посредниками в его увлечении географией. Такими очагами оказались два значительных литературных журнала того времени – издаваемый Полевым «Московский телеграф» и «Московский вестник» Погодина. К ним следует отнести и возможное общение Гоголя с В. А. Жуковским, который участвовал в устроении педагогической карьеры Гоголя и именно ко времени их знакомства был учителем в царской семье и увлекался вопросами преподавания географии, ставшими, собственно, предметом гоголевской статьи. В этой главе определяется корпус географических (и не только) источников, который был выявлен в соответствии с парадигмой новой географии, описанной в исследовании Танга «Географическое воображение современности…», и ограничен его концепцией. Такой подход позволил не рассматривать в качестве источников Гоголя современные ему учебники географии, которые к новой парадигме науки имели самое малое отношение (конспект из учебника Арсеньева привлекается в качестве отрицательного примера), и не входить в подробности школьного преподавания географии [89] .

89

См.

подробнее о школьном преподавании географии: Сухова Н. Г. Карл Риттер и географическая наука в России. С. 118–135.

Пространные цитаты из журналов и книг начала XIX в. приводятся с двойной целью: с одной стороны, чтобы зазвучал исторический голос науки, который значительно отличается от современного научного дискурса. С другой – чтобы дать почувствовать, на какой высоте ясности мысли и стиля формулировал свои идеи Гоголь по сравнению с переводными текстами того времени. Красота и прозрачность стиля статьи, несомненно, стали причиной того, что ее не признали научной.

Третья глава первой части посвящена сравнению двух редакций географической статьи Гоголя (1830 и 1834) и тем новшествам, которые появились в статье «Мысли о географии» в «Арабесках». Главное из них состоит в том, что именно во второй редакции была выработана гоголевская концепция географической оптики: описаны способы наблюдения карт и мысленного наблюдения «картин в речах учителя». Проведенный Дерюгиной сравнительный анализ гоголевских статей «Несколько мыслей о преподавании детям географии», «Мысли о географии» и «О преподавании всеобщей истории» показал, что историческая статья создавалась писателем как палимпсест на первой географической. Заимствования были такие существенные, что позволяют предположить намерение Гоголя к ней вовсе не возвращаться. По мнению комментатора, основные значительные идеи Гоголя о преподавании географии были отданы истории, а статья стала более узкой по своей проблематике [90] . Тем не менее географическую статью писатель сохранил. Следовательно, ее вторая редакция («Мысли о географии») после выделения из нее идей для преподавания истории должна была отражать суть гоголевской географии как таковой и выявлять, какие специфические функции Гоголь отводил географии и как они соотносились с его творческими замыслами. Анализ показывает, что отданные истории идеи первой статьи были компенсированы во второй развитием темы зрения и географического воображения. В этой же главе раскрывается гоголевская концепция географического пейзажа как метода исторического анализа жизни народа, который он применил в статье о составлении Украины, а потом в исторических повестях. В отдельной подглавке рассмотрен один любопытный педагогический источник Гоголя, работа И. М. Ястребцова «Об умственном воспитании детского возраста». Соотношение с ней гоголевской статьи позволяет убедиться в степени самостоятельности и свободе творческого подхода писателя к новейшим вопросам преподавания, в частности о значении зрения в обучении.

90

См.: ПССП. 3, 798–799.

Вторая часть исследования представляет анализ пейзажей Гоголя с точки зрения привлеченных к ним географических источников. Всей второй части предшествует теоретическое введение, в котором понятие пейзажа концептуализировано как общее для разных областей искусства и знания: живописи, географии, литературы, ландшафтного дизайна, объединенных основным условием пейзажа – присутствием субъекта, который наблюдает и творит пейзаж. В силу вариативности жанра географического пейзажа в прозе Гоголя в отношении наблюдателя к анализу пейзажей привлекается репертуар скопических режимов современности, описанный в хрестоматийной статье М. Джея [91] . Репертуар включает три режима: итальянский перспективизм, картографический взгляд голландского пейзажа и барочный взгляд, свойственный нашей эпохе в не меньшей мере, чем XVII в. Все три режима присущи гоголевским природоописаниям, не проявляясь в них в чистом виде, однако с явным преобладанием одного или другого типа. Смена режимов наблюдения позволяет нащупать переломные моменты в практиках наблюдения и репрезентации пространства, которые создают некий тайный сюжет зрелищности в прозе Гоголя. Такими моментами являются: 1) появление картографического режима в «Страшной мести» и последующих украинских повестях с историческим содержанием; 2) переход к символическому пространству в первом томе «Мертвых душ» и в «Выбранных местах из переписки с друзьями»; 3) внедрение итальянского перспективизма во втором томе поэмы. Обнаружение последнего режима позволяет ретроспективно выявить и оценить барочный взгляд Гоголя в украинских повестях. Барочная перспектива сочеталась у писателя с картографическим импульсом и участвовала в процессе приобщения географических источников. Роль последних в пейзажах, отмеченных сменой режима зрения (первый и третий случаи), не одинаковая, но в обоих случаях решающая.

91

Jay M. Scopic regimes of Modernity // Vision and Visuality / Ed. by H. Foster. Seattle, 1988. P. 3–27.

Каждой главе второй части предшествуют фрагменты из тех произведений Гоголя, которые в этих главах анализируются, тексты сопровождены примечаниями, направленными на раскрытие источников и пунктирное обозначение ключевых понятий и параллелей.

Первая глава второй части «Картографический импульс в пейзаже „Страшной мести“» посвящена анализу картографической основы пейзажей в этой повести, написанной сразу после публикации статьи «Несколько мыслей о преподавании детям географии». По сравнению с ранее созданными повестями «Вечеров…» «Страшная месть» обладает совершенно иной точкой зрения повествователя, чем повести, написанные до нее, «Сорочинская ярмарка» и «Майская ночь». В последних природоописания Гоголя строились таким образом, что позиция наблюдателя помещалась внутри пространства, которое охватывало его куполообразной сферой. В «Страшной мести» появляется нефиксированный взгляд сверху вниз, который блуждает по поверхности Земли, наблюдаемой с такого расстояния, что напоминает рассматривание карты в большей степени, чем описание пейзажа. В главе рассматривается возможность обращения Гоголя к картографическим источникам – «Картам…» Риттера и «Карте Украины» Г. Л. де Боплана. Главу иллюстрирует копия барельефного изображения Европы Риттера (ил. 1), сделанная графиком Гедрюсом Йонайтисом по публикации оригинальной карты Риттера в книге «Искусство и картография» [92] . Копия весьма близка к тому изображению, которое видел Гоголь. Карта Украины Боплана (ил. 2) взята из «Истории Малороссии» кн. Д. Н. Бантыш-Каменского.

92

Art and Cartography / Ed. by D. Woodward. Chicago; London, 1987.