Голоса за стеной
Шрифт:
— Но лечение там, наверное, будет стоить уйму денег?
— С нас мой коллега не возьмет ни копейки, мы старые приятели, вместе учились. Я ему сказал, что речь идет о моей невесте.
Рука Беляны, державшая утюг, остановилась.
— Это ты зря сделал, — тихо промолвила она. — Я тебе уже говорила, что замуж за тебя не выйду. Тебе нужна здоровая, работящая жена, а не калека. Я понимаю, что ты мне сочувствуешь как врач. Но…
— Но жениться я собираюсь не на пациентке, а на человеке, которого люблю, — твердо сказал он. — На тебе.
— А этот человек передвигается с помощью коляски.
— Ты опять
— Не будем ссориться. Осенью, если мы поедем туда и я возвращусь здоровой…
— Какая бы ты ни возвратилась, осенью мы поженимся.
— Ты понимаешь, что хочешь взвалить на свои плечи?
— Вполне, я ведь уже не школьник, весь романтический мусор у меня давно уже выдуло из головы. Мне пора жениться, и ты мне в этом поможешь, — подмигнул он.
Истек месяц. Была средина июня, жаркого, безветренного. Влажность от близости моря делала воздух неподвижным и вязким, белье, вывешенное хозяйками в садах или на чердаках, долго не просыхало, поручни на судах, тяжелые кнехты на причалах, даже черенки лопат, торчавших в грядках, — все было покрыто липкой испариной.
Работать в духоте мастерской становилось невыносимо. И Умельца утешало, что работа подошла к концу. После полудня в субботу он, наконец, выключил сушильные лампы, воткнул в банку кисть, которой наносил последние черточки на костюмах гигантских кукол в соответствии с эскизами, выполненными знаменитым художником тоже по заказу Большого Мешка.
В мастерской было тесно от этой молчаливой и странной толпы деревянных мужчин и женщин. Оглядев их еще раз, Умелец стал вкладывать фигуры одну в другую. Закончив, удовлетворенно потер руки и пошел к ближайшему автомату звонить в канцелярию Большого Мешка…
Ночью, когда луна, закутанная в дымку тумана, повисла над городом, как большой матовый фонарь, во двор к Умельцу въехал крытый фургон. Грузчики осторожно положили двухметровую куклу-матрешку на поролоновые подушки, настеленные на дно кузова, и машина двинулась по пустынным улицам к резиденции Большого Мешка.
Когда прибыли, куклу внесли в гигантский, похожий на стадион, зал, освещенный лампами дневного света, поставили на фоне черной стеклянной стены. Рабочих тут же услали, и они остались втроем: Большой Мешок, Умелец и его кукла.
Большой Мешок долго и внимательно разглядывал куклу, пораженный ее сходством с человеком.
— Как живая, — сказал он, чувствуя, как у него начали зудеть ладони. — А морда, морда! Гонору-то сколько! Похожа на одного капрала, служил у нас в роте лет тридцать тому назад… Что ж, неплохо, — сдержал порыв восхищения: не такой он был человек, чтобы при ком-то чем-то восторгаться. — Давай и назовем его Капралом… Ну, а как остальные?
— Сейчас поглядим, — усмехнувшись, сказал Умелец, снял с Капрала верхнюю часть туловища и стал извлекать одну за другой остальные куклы, выстраивая их, все двести, вдоль стены. Вскоре зал оказался заполненным сборищем странных людей — мужчин и женщин.
Расхаживая вдоль этого диковинного строя, Большой Мешок сопел от радости, ему казалось, что эти немые изделия человеческих рук вот-вот заговорят с ним, настолько они были натуральны, даже выражение лиц и глаз. Особенно у второго по росту, стоявшего рядом с Капралом: то ли лень, то ли безразличие отпечатались на рыхлом лице, сонно-недоумевающи
— Этого мы назовем Пустым, — ткнул в него пальцем Большой Мешок.
Умелец понял, что заказчик работой доволен.
— Теперь вам не будет скучно, развлекайтесь, — сказал он и кивнул на толпу кукол.
— Да уж, — хмыкнул Большой Мешок.
— А как же с моей дочерью? — напомнил Умелец. — Вы обещали…
— Обещал, обещал, — потер тот подбородок. — Я свои обязательства выполняю. Через неделю за ней приедут и положат в клинику к нашему Академику. Команда ему уже дана. Все будет в порядке.
— Коли так — спасибо. Будем ждать.
— Теперь можешь идти, — сухо сказал Большой Мешок. — Ты мне больше не нужен.
— Бывайте здоровы, — мотнув головой, Умелец вышел из зала.
Большой Мешок еще раз оглядел парад кукол и, удовлетворенно усмехнувшись, нажал кнопку на боковой стене. Она тотчас раздвинулась, и он сказал в открывшуюся сумеречную глубину:
— Войди!
Вошел Академик.
— Вот они, — указал Большой Мешок на деревянные фигуры.
— Прямо жуть берет, до чего они человекоподобны, — поеживаясь, сказал после паузы Академик.
— Вот это — Капрал. А это — Пустой, — разъяснил Большой Мешок. — Остальным дашь профессии жандармов, чиновников-бюрократов, разных там торговцев, маклеров, беспрерывно танцующих мужчин и дамочек. Они не должны ничем отличаться от обычных городских жителей, кроме способности внушать всем, свое примитивное мышление, которое будет опираться только на примитивные желания, инстинкты. Это должно быть как эпидемия, и распространять ее должны они. Ты понял?
— Да-да!
— Сколько тебе понадобится времени, чтобы начинить их всем этим?
— Две-три недели.
— Хорошо. Одновременно возьмись за дочь Умельца и поставь ее на ноги. Я обещал.
— Хорошо.
— Этих, — он скосил глаза в сторону кукол, — уложи друг в друга и отвези в лабораторию. И чтоб ни одна душа не знала! — Большой Мешок вышел из зала.
Хозяйство Академика — его лаборатории — располагалось в одном из самых высоких зданий города. Восемнадцать этажей из стекла и бетона. Тут работали лучшие электронщики, медики, биохимики, биофизики, микробиологи. Им было предоставлено самое что ни есть современное оборудование, заказанное Академиком на деньги Большого Мешка в самых популярных зарубежных фирмах.
Четыре этажа занимали лечебные корпуса. В одной из палат, сиявшей никелем приборов, белизной эмали, лежала Беляна, отделенная от внешнего мира тяжелыми сиреневыми шторами. Воздух, которым она дышала, был смешан с легкими наркотическими парами, напоминавшими запахи чабреца и полыни, словно в жаркой летней степи. Сознание девушки было отуманено. Все, что происходило вокруг, она воспринимала как сон, ей казалось, что она идет по вольному степному простору легким, почти летящим шагом, в звонко-пустом синем небе поют жаворонки, а нежная трава ласково касается босых ног. И это ощущение долгого и неутомительного пути, который нигде не начинался и не имел конца, было радостным, потому что с каждым шагом она все явственней чувствовала силу и надежность своих ног, ей хотелось идти дальше и дальше, уверенно ступая по теплым травам.