Голоса за стеной

Глазов Григорий Соломонович

На приборах, стоявших вдоль одной стены, мигали красные, зеленые и синие лампочки, а на большом экране монитора слегка пульсировало цветное изображение: Беляна, идущая по степному безлюдью, ветер легко треплет ее белое платье, отбрасывает за спину копну волос…

Испытания Академик проводил сам. В крытом большом, похожем на ангар, вольере, где не было окон и дверей, а вход находился в люке вровень с полом, стоял начиненный своими собратьями Капрал. Все датчики, шедшие к нему от соответствующих генераторов, были уже отсоединены. Академик находился в другой комнате у телескопического приемника, который воспроизводил все, что делалось в вольере. К приемнику

был подключен и звуковой канал. Академик натянул на голову огромные, плотно прилегающие мягкими резиновыми подкладками наушники. Он нервничал: удалось ли осуществить замысел, который был в своем роде уникальным? Если не получится, ему несдобровать, он знал. Поэтому проверял и перепроверял все на вычислительных машинах по нескольку раз. Оставалось лишь щелкнуть тумблером на универсальном приборе, в который были заложены разработки многих секторов, где трудились химики, биохимики, физиологи, генетики, электронщики, микробиологи, биофизики, математики, физики, специалисты по теории игр…

Академик прильнул к телескопическим окулярам, подправил фокусирующий лимб и передвинул тумблер в рабочее положение. С этого момента куклы должны были зажить своей, самостоятельной жизнью. Отсчет секунд начался. В телескопических окулярах стрелка медленно ползла к красной контрольной отметке. Как только она пересечет ее… Стрелка ползла ужасающе медленно, казалось, вот-вот замрет или завалится назад, а это означало крах. Академик почувствовал, как от нервного ожидания у него вспотели ноги; он расстегнул ставший вдруг тесным воротник рубахи, расслабил петлю галстука.

«Ну же, ну! — мысленно торопил он стрелку, едва скользившую от одного черного деления к другому. — Импульс, импульс!.. Глобальный импульс!» — шептал он, словно отдавал команду. Наконец стрелка коснулась красного деления, и Академик увидел, как кукла Капрал ожила: откинулась ее верхняя половина, из нутра вышел Пустой, и далее одна за другой, как птенцы вылупляются из яичной оболочки, на свет божий появились все двести матрешек. Они забегали, загалдели, оглядывая друг друга. Тихо заиграла музыка, которую включил обалдевший от радости Академик. Некоторые куклы тотчас принялись танцевать. Другие, не торопясь, степенно прохаживались вдоль стен, знакомились между собой. В многоголосом шуме Академик улавливал отдельные фразы, по которым угадывались профессии, привычки, склонности, интересы, характеры этих человекоподобных существ.

— Зайдите завтра, зайдите завтра, — сладенько улыбаясь, шептал чиновник-бюрократ свою любимую фразу…

— Нас пригласил на ужин сам… Знаете, кто еще будет на этом ужине? О! — щебетала порхавшая в танце дамочка с выкрашенными перекисью поседевшими волосами…

— Иметь свое мнение? Да вы что, рехнулись?! Это все равно, что носить в штанах ежа: попробуй сядь! Даже если тебе предложил присесть рядом сам король!.. — восклицала фигура в элегантном костюме, напоминавшая изысканными манерами то ли сенатора, то ли артиста…

— Нет, все-таки синее круглое лучше, чем белое квадратное, — с серьезным видом произнесло бессмыслицу некое существо. — Уж поверьте мне, я много лет занимаюсь наукой и знаю, что лучше…

— Никто не знает, что такое лучше, — сонно заметил Пустой…

— Слишком веселая музыка. Ищите крамолу, — пробубнил усатый жандарм…

И только Капрал молча слушал и взирал на своих единоутробных сородичей, в головах и туловищах которых не было даже мякины…

— «Ничего себе компания!» — весело и вместе с тем со страхом подумал Академик, но, успокоив себя мыслью, что сотворил эти существа ради науки, отправился докладывать о полном успехе Большому Мешку.

Беляне разрешили вставать. Сперва она робко ступала по навощенному паркету, стараясь

держаться ближе к стене, чтобы успеть в случае чего опереться. Но с каждым днем робость все больше уступала место радости, ощущению счастья от того, что она уже сорок минут плавала в бассейне, ездила на велосипеде по дорожкам крытого стадиона, играла в теннис с молчаливым парнем, который сказал ей, что он спортивный врач. Перед ужином она прогуливалась по прекрасному парку, расположенному во внутреннем дворе клиники. Ей все еще не верилось, что сбылось такое чудо, что это не во сне, а наяву. Гуляя по аллеям, она понимала, что все в этой клинике — для избранных, что простой люд и мечтать не смеет сюда попасть. Ощущая, как под ногой хрустит гравий, Беляна вспоминала себя здоровой шестилетней девочкой, когда еще мать была жива; вспоминала, как вдвоем они ходили вдоль берега моря, собирая янтарь, выброшенный прибоем. И ей снова захотелось туда, к высоким зыбучим дюнам, на которых росли сосны; ветви их были уродливо изогнуты сильными ветрами, дувшими осенью и ранней весной со стороны залива. Ей хотелось поделиться радостью с отцом и с Нашим Соседом. Человек, полагала Беляна, не может да и не должен быть счастлив в одиночку, иначе это чувство померкнет или просто станет в тягость. Но визиты к ней были запрещены Академиком, и она оставалась наедине с собой и своими мыслями, с нетерпением ожидая дня, когда сможет покинуть клинику…

Однажды, возвращаясь с прогулки, Беляна решила подняться на свой этаж не лифтом, а пешком. Она легко одолела лестничные марши, весело считая ступеньки, и двинулась по коридору, но заметила, что ошиблась этажом. Обнаружила, когда была уже в конце коридора и из открытой в какое-то помещение двери услышала голоса. Разговаривали двое:

— Ерунда все это! Люди должны хотеть то, что им внушают! И тогда они будут уверены, что именно этого и желали. Так-то лучше.

— А кто знает, что лучше? — вяло спросил другой.

— Я! — ответил первый. — Ты кем хочешь быть?

— Никем.

— Ну и дурак!

— А зачем кем-то быть? Когда ты никто, с тебя и спросу нет. Если всем хорошо, тогда и тебе хорошо, если всем плохо, тогда тебе опять же хорошо: ведь не знаешь, что оно такое — «лучше», может, то самое «плохо» и есть «лучше», потому как худшему предела нет.

— Пустая твоя башка!

— А я и есть Пустой…

Беляна была удивлена этим разговором. Заглянув в дверь, она увидела, что в огромном, похожем на ангар зале прохаживаются, беседуя, два странных человека.

— А где все остальные наши? — спросил Пустой.

— В городе, где же им еще быть. Кто в ресторанах пляшет, кто в конторах протирает штаны, жандармы наводят порядок, разгоняют демонстрантов.

— Ты-то что собираешься делать, Капрал?

— Еще не решил, раздумываю.

— А мне бы поспать сейчас, — сонно сказал Пустой.

— Кто же тебе мешает? Влезай и спи. Умелец все предусмотрел.

— И то верно.

Они остановились, и Беляна ахнула: верхняя часть туловища Капрала откинулась, в нее влез Пустой, затем все стало на свое место, и Капрал продолжал раздумчиво вышагивать вдоль стены.

Потрясенная девушка тихонько отошла от двери, оглянулась, не обнаружил ли кто ее присутствия, и метнулась к лестнице, быстро взбежала на свой этаж, вошла в палату и опустилась в кресло. То, что ей открылось, ошеломило. Она знала, что отец ее великий мастер, он мог создавать куклы любого размера, полные внешнего сходства с живыми людьми, но чтобы они разговаривали и двигались!.. Беляна начинала догадываться, что это уже не заслуга отца, а кого-то другого. Однако кого и зачем?.. Ах, как не хватало ей сейчас отца, чтобы поговорить с ним откровенно, или Нашего Соседа, чтобы рассказать обо всем и узнать-его мнение на сей счет!..