Голубой бриллиант (Сборник)

Шевцов Иван Михайлович

Пока телохранитель выносил вещи, сваленные в гостиной,

Евгений пригласил Таню в спальню и заговорил тихим

дрожащим голосом:

– Обстоятельства сложились так, что я вынужден

безотлагательно покинуть страну. Надежды на Ярового не

оправдались.
– Заметив на лице Тани ироническую усмешку, он

запнулся и неожиданно спросил: - Вы что, встречались?

– Да, он приходил свататься, - с саркастической улыбкой

ответила Таня, но Евгений

сделал вид, что его это уже не

интересует, и продолжал:

– Да, так распорядилась судьба. Ты была права, когда

говорила, что счастье не в деньгах. Нам не повезло. Всё

кончилось крахом.

Говоря это, он смотрел на Таню в упор жадным

вопросительным взглядом, на ее высокий лоб и густые

блестящие солнечные волосы, в большие глаза, когда-то

излучающие сияние любви. Теперь они были потухшими,

холодными, безучастными. Он всматривался в тонкие черты

еще недавно цветущего с нежной ослепительной кожей лица, -

теперь аскетически бледного, потускневшего, усталого. Сердце

его разрывалось от вдруг молнией сверкнувших воспоминаний,

он ждал от нее каких-то спасительных, ну хотя бы

утешительных слов. А она каменно молчала. "А что, если ей

предложить: поедем на Кипр к теплому синему морю, все

начнем сначала, я устрою для тебя рай, земной, вечный,

желанный? Нет, она никуда из России не уедет, ни на что ее не

променяет. А к тому же Люба... она должна родить сына. Итак,

всё кончено, мосты сожжены". Голова шла кругом, разум

помутился, что-то сжимало горло, мешало говорить. А надо

кончать, быстрей заканчивать и навсегда оставлять этот

блаженный уголок, где он испытал радость, счастье, любовь. И

всё потерял. Он положил на широкую двухспальную кровать

365

свой "кейс" (ох, эта кровать!), приоткрыл его и с усилием

выдавил сухие слова:

– Тут необходимые документы и деньги. Свой адрес я

сообщу, когда определюсь. Прости и прощай...

Он явно спешил, опасаясь, что разрыдается, что

измученные нервы не выдержат.

Дверь захлопнулась, и в квартире замерла необычная

тишина, как после хлопка порванной струны. Таня стояла, как

припаянная к полу, прямая, неподвижная, с печальной улыбкой

на губах. Казалось, она вслушивается в его удаляющиеся

шаги, которых не было слышно. Потом, словно во сне,

повернулась к золотистому из карельской березы шкафу и

настежь распахнула дверцу, обнажив пугающую пасть: там, где

висели его костюмы, было пусто, и эта пустота болью

отдавалась в душе. Такая же огромная гулкая пустота

заполняла

всю квартиру и даже кухню, откуда не исчез ни один

предмет. Пустота овладевала и ею самой, и, чтоб избавиться

от нее, чем-то заполнить, надо просто выйти из дома, -

решила Таня. Теперь она уже явно, отчетливо почувствовала и

осознала, что нить, связывающая ее с прошлым, навсегда

оборвалась, что потеря необратима, и ни о чем не надо

жалеть. Медленно скользящий взгляд ее задержался на

лежащем на постели "кейсе". Она подошла и открыла его. В

глаза бросились перетянутые резинкой пачки зеленых

долларовых купюр и пятидесятитысячных рублевых. Поверх

лежала отпечатанная на машинке и заверенная нотариусом

бумага, удостоверяющая о том, что г-н Соколов Е. З. не

возражает о расторжении брака с г-нкой Соколовой Т. В., так

как семья их фактически распалась и не может быть

восстановлена. В распаде семьи виноват он, Соколов Е. З., о

чем и свидетельствует.

Таня закрыла "кейс", содержимое которого восприняла

совершенно равнодушно, словно не имеющее для нее

никакого значения, взяла зонт и вышла из дома: синоптики

обещали дождь.

День был пасмурный, над Москвой плыли тяжелые

набухшие свинцовые тучи, но дождя не было. Не раздумывая,

машинально, по давно укоренившейся привычке она

направилась в парк. Мысли о Евгении и о том, что сейчас

произошло, она отгоняла от себя, как назойливых мух, но в

ушах продолжала настырным комаром зудеть его последняя

фраза: "Прости и прощай". Она прощает, хорошо, что

вспомнил ее слова о деньгах, которые не приносят счастья. В

366

данном случае они обернулись несчастьем. Она не желает ему

зла хотя бы уж потому, что пусть ненадолго, но все же

посетило их счастье до того, как появились эти неправедные

деньги. Да, было счастье, была любовь, и всё рухнуло, прахом

обернулось.

Таня не торопясь шла по центральной аллее в сторону

пруда и каруселей, но ноги сами сворачивали влево, точно

какая-то невидимая сила направляла их туда, какой-то

странный инстинкт подталкивал и звал. И она послушно

повиновалась и вскоре в истерзанной душе ее сверкнул огонек

радости: там, куда сами сворачивали ее ноги, она увидела

Олю с Амуром. Оля была в белых брюках, плотно

обтягивающих ноги, и темнокоричневой кожаной куртке. Она

шла навстречу и радостно улыбалась.

– Мы давно вас не видели, - весело сказала она.
– Вы,