Голубой бриллиант (Сборник)

Шевцов Иван Михайлович

наверно, редко бываете в парке.

– В последнее время - да, не часто. А Константин

Харитонович опять на дачу уехал?

– Нет, папа наш приболел.

– Что с ним?

– Не знаем, врача не велит вызывать, а у самого высокая

температура и горло болит. Я с ним ругаюсь, надо обратиться к

врачу, а вдруг у него дифтерия? Только все бесполезно. Я даже

хотела вам позвонить, пожаловаться на него.
– Она покраснела

и устремила на

Таню слегка смущенный доверчивый взгляд.
–

Да постеснялась.

– Зачем же стесняться? Я - врач, это мой долг. Надо

было позвонить. Обязательно. Вы передайте отцу, что я зайду

посмотреть его. Сегодня. Договорились?

– Спасибо вам большое. Он будет рад. Только вы

Татьяна Васильевна, называйте меня на "ты". Хорошо? А

теперь нам с Амуром пора домой: мы уже давно гуляем, а мне

еще надо в магазин сходить и других дел полно.

На самом деле ей не терпелось сообщить отцу о

предстоящем визите доктора, о котором он говорил Оле с

большой симпатией. Оля дала Тане свой адрес и подробно

растолковала, как их найти: дом, подъезд, этаж квартиру.

– В нашем доме столько подъездов, что легко

запутаться, - весело прощебетала она своим пронзительным

голосом и торопливо потащила за собой Амура, который не

испытывал особого желания возвращаться домой.

"Откровенная, бесхитростная и добрая душа", - думала

Таня, глядя вслед удалявшейся Оле. Густые тяжелые тучи

367

обволакивали небо. Где-то недалеко прогрохотал гром, парк

помрачнел в ожидании дождя. "Пожалуй, и мне надо

возвращаться домой, пока дождь не застал, да идти к

больному Силину", - решила Таня. Ей почему-то подумалось:

стоит ли поведать Константину Харитоновичу о своих бедах

или умолчать? Ведь и он потерял сына, убитого оккупантами у

телецентра третьего октября. Еще и года не прошло с того

рокового дня. "Там видно будет".

Когда Оля сообщила отцу, что сегодня его навестит

доктор Соколова Татьяна Васильевна, Силин заволновался.

После встречи с Таней один единственный раз в

Шереметевском парке он много думал о ней. Вспоминать было

хорошо и приятно. Образ этой молодой и на первый взгляд,

казалось, обыкновенной женщины как-то неожиданно, вдруг,

запал в его душу и поселился там всерьез. Такое случилось с

ним в первый раз, и он попытался разобраться, в чем тут дело

или, может быть, какой-то секрет. Ему запомнились не столько

отдельные детали ее лица, сколько общая, какая-то

очаровательная женственность во всем ее облике. Ну и,

конечно же, глаза - эти

бездонные лесные омуты с сиянием

любви. Семейная жизнь Константина Харитоновича сложилась

не то что неудачно, но как-то совсем не так, как ему

представлялась в молодости. Женился, как ему казалось, по

любви на студентке института иностранных языков, дочери

профессора искусствоведения, девушке с большими

амбициями и непомерными претензиями. Вскоре у них

родилась Оля, потом сын. Воспитанием детей, уходом за ними

и вообще всеми семейными заботами занималась бабушка -

мать Силина. Эту привилегию с удовольствием предоставила

ей невестка, предпочитавшая работу сначала в школе, а затем

в институте, избегая кухонно-домашних проблем. Хозяйкой

она, по ее же словам, была "никакой", но обладала властным

характером и повышенными требованиями к другим, в первую

очередь к мужу. Запросы ее всегда превышали возможности

супруга, главным образов материальные, и на этой почве

после рождения второго ребенка в их семейной жизни пошли

нелады. Дело доходило до развода, но в последние часы верх

брал рассудок, и наступало примирение. Конечно же,

временное - это было похоже на разбитый и кое-как склеенный

сосуд. Внешне все казалось мирным, не вспыхивали ссоры

или размолвки - во имя сохранения семьи, ради детей, между

супругами установились добрососедские, сдержанной

учтивости отношения. Каждый жил своей жизнью, но от детей

368

такое положение скрывалось. На пути Силина встречались

женщины, иногда довольно привлекательные, но он смотрел

на них с недоверчивостью и подозрением, да они и не

задевали в душе его сокровенных струн, даже после

расторжения брака и отъезда жены в Штаты.

И вот встреча в парке. Наверно, в каждом человеке

заложен свой единственный и неповторимый магнит, который

действует на окружающих строго избирательно. Так считал

Константин Силин, и это было его убеждение и неразгаданная

загадка души, ее непостижимая тайна, или, как говорил

Лермонтов: "А душу можно ль рассказать?" Прошло уже два

месяца, как он случайно повстречал Таню, а ее неотразимые

черты, тот внутренний магнит не давали ему покоя, всплывали

в памяти, заставляли думать о ней с приятной, волнующей

грустинкой и тайным желанием какого-то несбыточного чуда. И

хотя он знал, что чудес не бывает, но все-таки в глубине души

верил, что очень редко, в порядке исключения, чудо может