Голубой бриллиант (Сборник)
Шрифт:
97
– Глина - это начало всех начал. А конец - мрамор.
– И как вы назовете мой портрет? Мамин вы назвали
"Первая любовь", а мой?
– Название найдем. Это не проблема.
– "Последняя любовь"? - услышал он смеющийся
озорной голос и внутренне вздрогнул, потому что мысленно
подумал то же самое еще до того, как она, конечно же шутя,
произнесла эти два бросавшие его в дрожь слова. Так они к
обоюдному удовлетворению
двадцать, наконец Маша с решительной готовностью сказала:
– Итак, до встречи?
– Обещайте, что она состоится в самое ближайшее
время? Не забывайте, что глина быстро сохнет.
– Обещаю и не забываю.
– Так, может, завтра? - с мальчишеским энтузиазмом
предложил он.
– Какой вы скорый?
– Но ведь глина...
– весело и шутливо выпалил он.
Поговорив с Машей, Алексей Петрович в состоянии
неожиданного душевного взлета, словно окрыленный вошел в
свой "цех" и остановился перед "Девичьими грезами". Он уже
представлял себе, как будет выглядеть Маша в этой
композиции, ее осененное мечтой одухотворенное лицо,
полное внутреннего огня и страсти, тонкие трепетные кисти ее
рук. Маша - это чудо женского совершенства, обаяния и
красоты. Он не понимал, не хотел признаться, что совсем не
знает ее, что видел всего один раз и то мельком, как иногда
встретишь на эскалаторе метро движущееся навстречу
очаровательное лицо юной феи. И потом эта странная, пусть
даже шутливая фраза - "Последняя любовь". Как понимать ее?
А ее голос, этот звенящий неторопливый колокольчик, ее
непринужденная, свободная речь как плавное журчание
серебряного ручья - все это пьянило его воображение, и он уже
предвкушал удовольствие, с которым будет лепить ее образ.
Нет, не образ, а лик.
"Что это со мной, почему я так возбужден?" - спрашивал
самого себя и боялся ответа, запрятанного глубоко в недрах
молодой, еще не растраченной души. Потом включал
магнитофон, садился в кресло и, сцепив руки на затылке,
слушал с упоением любимого им Бориса Штоколова:
"Гори, гори, моя звезда,
Звезда любви приветная,
Ты для меня одна заветная,
98
Другой не будет никогда..."
Он вспомнил недавний сон, встречу со знакомой
незнакомкой. Это было после того, как его мастерскую
посетила Лариса Матвеевна. Незнакомка была похожа на
Машу.
охватило необузданное веселье, чувство радостного ожидания,
когда фактор возраста начисто исчезает, отсутствует, а сердце
и разум вступают в конфликт. Разум хотел видеть в Маше
только модель, натурщицу для незаконченной композиции
"Девичьи грезы", сердце жаждало большего: встречи с
женщиной, перед которой становятся на колени, оно жаждало
любви.
3
Владыку Хрисанфа в последние дни одолевали
глубинные сомнения. Сумятица противоречивых мыслей
поселилась в нем после встречи с генералом Якубенко у
Иванова. Откровенные высказывания генерала о патриархе,
об Александре Мене, о митинговом пасторе-депутате, которого
Алексей Петрович назвал "рыжей крысой", заставили епископа
Хрисанфа задуматься серьезно над тем, что происходит в
нашей стране в целом и в частности в жизни русской
православной церкви. Хрисанф, как и большинство его коллег,
благосклонно встретил перестройку, которая открывала для
деятельности духовенства широкие, даже ничем не
ограниченные просторы. Атеизм, безбожничество осуждалось
в высших сферах власти, и главный партийный идеолог
Александр Яковлев демонстративно нанес визит в Оптину
пустынь. Правда, сведущие духовные иерархи помнили и
другое, как тот же самый Яковлев в минувшие годы с
губельмановской яростью насаждал и усиливал
антирелигиозную пропаганду, жестоко расправлялся с
редакторами тех изданий, которые отваживались печатать
фотографии православных храмов - памятники отечественного
зодчества. И старший коллега тогда еще архимандрита
Хрисанфа, а нынешний митрополит в частной беседе обронил
по адресу оборотня Яковлева презренное слово "Иуда". Но тем
не менее многие патриотические газеты и журналы отводили
целые страницы деятельности церкви. Как в открытые шлюзы
хлынули верующие в храмы и в ранее отправлявшие службу и
вновь открытые. Словом, церковь получила полную свободу и
независимость от властей, хотя формально еще оставалась
отделенной от государства. Духовенство ликовало. А
99
некоторые из них, вроде "рыжей крысы", пробравшиеся даже в
советы, экстремистски витействовали, вообразив себя
апостолами свободы, крушили все подряд под флагом
демократов. Досталось от них не только отечественной