Голубой бриллиант (Сборник)
Шрифт:
173
– Какая же мать тебя родила? А ведь деды ваши воевали
в одном строю с моим генералом, вместе в атаки ходили. А вы
предали, все предали - и славу отцов, и Родину предали Бушу
и его продажным псам. Иудам служите, господа-товарищи.
Обидчик его скорчил веселую победную гримасу и занял
место в порушенной цепи. Гримаса на бессмысленном
ухмыляющемся лице высекла в сознании Иванова жуткую
мысль: "А ведь такой будет
прикажет Ельцину, Ельцин Попову, Попов своему лакею, и
прольется святая, невинная кровь".
Удар дубинки пришелся по плечу. Якубенко покачнулся,
выронил гвоздику и упал на колени. Перед глазами
расплывались туманные круги. Горький комок обиды застрял в
горле, мешал не то что говорить, дышать мешал. В ушах
звучал надтреснутый голос "победителя" - омоновца:
– Назад, давай назад!..
Тяжелый груз горечи, обиды и усталости взвалился на
плечи генерала и давил, не давал ему распрямиться. Якубенко
усилием воли попытался сбросить этот невиданный груз, но
мешала боль в плече, и голос его обидчика скрипел
неумолимым приказом:
– Назад, назад!..
И боевой генерал, познавший боль атак и змеиное жало
фашистской пули, подчинился бесчестному окрику
новоявленных победителей. Он тяжело поднялся и медленно
удалялся от того места, где на холодной мостовой кровавым
пятном позора и преступления оккупационного режима
"демократов" алела растоптанная гвоздика.
Генерал Якубенко лежал на диване в своей квартире,
погруженный в тягостные думы, давившие каменной глыбой на
его сознание. В вечерних новостях телекомментатор, или, как
их называют в народе, телефальсификатор, походя лягал
"жалкую кучку красно-коричневых коммунистов, которых
ностальгия по прошлому позвала на улицу под красные
знамена". Услыша эту циничную ложь, Дмитрий Михеевич
попросил жену выключить телевизор.
– Да его бы давно пора выбросить на свалку, - сказала
жена, погасив непристойный экран.
– Он еще пригодится, - мягко возразил генерал.
– Когда?
– Когда восстановят советскую власть.
– Ты все еще веришь?
174
Вопрос жены больно отозвался в сердце, и генерал не
ответил, хотя милицейская дубинка не убила в нем веры в
возрождение страны. Напротив: сегодняшний день укрепил эту
веру. Его радовало, что в колоннах демонстрантов на этот раз
он видел много молодых людей: значит, замороченная желтой
прессой и телевидением молодежь начинает "протирать
глаза".
хотел понять действия властей, фактически запретивших
всенародный праздник. "Что толкнуло их на этот безрассудный
шаг? - спрашивал он и отвечал: - страх перед неминуемой
расплатой за те неслыханные злодеяния, которые они
сотворили над страной и народом, плюс присущая так
называемым демократам банальная глупость, инстинкт
беззакония дорвавшихся до власти временщиков". Они
напоминали ему банду грабителей, ворвавшихся в чужой дом:
хватают все, что попадает под руку, набивают рты и карманы,
жадные, алчные, ненасытные, лишенные элементарных норм
приличия и морали. А напоследок крушат и ломают все, что не
унести, чтоб не осталось хозяевам, когда те вернутся в свой
дом. А в ушах жужжанием шмеля звучал печальный голос
жены: "Ты все еще веришь?", отдаваясь ноющей болью в
плече, по которому прошлась дубинка омоновца. Боль,
которую он не сразу ощутил, теперь обострилась. К ней
прибавилась боль души, вызывая мучительные страдания.
Он ждал, когда отойдет ко сну жена, чтоб в ее отсутствие
осмотреть плечо: не хотел расстраивать. Она позвала:
– Иди, ложись, скоро полночь.
– Хочу душ принять, - спокойно ответил он. Важно
соблюсти спокойствие и выдержку.
В ванной он снял рубаху и подошел к зеркалу. Рядом с
красноватым рубцом - след осколка немецкой мины, - большой
вздувшийся синяк - память о сегодняшнем празднике. И
ноющая боль, разрывающая душу. А в мозг стучит все тот же
вопрос, словно не дал он на него исчерпывающий ответ:
"Какой все-таки смысл устроенного властями побоища?"
Неужто только страх и банальный идиотизм? А может?.. И
вдруг его осенила мысль: "демократы" проводили репетицию...
на случай гражданской войны, о которой так настырно
долдонит их пресса. Они хотели проверить: будет ли милиция
исполнять их приказ - стрелять в народ? Ну, и какой же ответ?
Будет?.. Генерал нерешительно покачал головой. Ему
вспомнился капитан милиции, который пропустил его сквозь
цепь, - вспомнил его смущенный, даже виноватый взгляд. Нет,
175
этот не будет стрелять и приказ, не отдаст своим
подчиненным. А как поведет себя армия в роковой час? На
этот мучительный вопрос Дмитрий Михеевич не находил
ответа. Логически ответ казался прост: армия не станет