Голубой бриллиант (Сборник)
Шрифт:
повиниться перед ним за свои малодушие, беспечность,
нерешительность и глупость, позволившие без сражений
оккупировать свою Родину претендентами на мировое
господство. У доведенных до отчаяния обманутых и
деморализованных "пятой колонной" людей, растерянных
перед наглостью и цинизмом оккупантов, еще теплилась
надежда на свою армию, на то, что у ее офицеров и солдат
пробудятся
чувства
человеческого
достоинства,
профессиональной
боялись оккупационные власти, и мэр Москвы Попов с
благословения президента Ельцина закрыл плотной стеной из
сотен самосвалов и грузовиков, из тысяч омоновцев,
вооруженных щитами и дубинками милиционеров и солдат, все
подходы к центру столицы, где у Кремлевской стены, у могилы
неизвестного солдата струится трепетное пламя вечного огня.
Это была очередная глупость оккупационных властей,
опасающихся народного восстания. Демонстранты несли алые
и андреевские флаги, транспаранты с надписями: "Долой
правительство предателей", "Нет сионизму!", "Капитализм не
пройдет!", "Армия и народ - едины!", "Восстановить СССР!",
"Ельцин - Иуда!" Несмотря на решительные лозунги,
настроены люди миролюбиво, по-праздничному. Совсем иное
настроение царило среди властей. Преступник всегда думает,
что рано или поздно наступит час расплаты, и страх толкает
его на новые преступления. Так было и 23 февраля. Мирную
демонстрацию встретили дубинки омоновцев, и праздник
превратился в кровавое воскресение. Россия это запомнила, и
час возмездия грядет.
Запомнился этот день Иванову и Якубенко. Вместе с
тысячами москвичей они хотели пройти к Вечному огню и
возложить алые гвоздики на могилу Неизвестного солдата.
Путь им преградила милицейская цепь. Якубенко - он был в
штатском - представился капитану милиции и предъявил
удостоверение Героя Советского Союза. "Не могу пропустить,
товарищ генерал, - извиняющимся тоном сказал капитан и
смущенно потупил глаза.
– Не велено. Приказ". "Чей приказ?" -
с трудом сдерживая себя, спросил Дмитрий Михеевич. "Мэра
Москвы", - почти шепотом обронил капитан и украдкой
посмотрел по сторонам. Затем, прикрыв веками глаза и
сдержав тягостный вдох, бросил на генерала печальный,
полный сочувствия взгляд, кивнул головой в сторону узкого
прохода и неуверенно пробурчал: "Пройдите". Капитан,
очевидно, догадывался,
172
остановит следующая цепь уже омоновцев. А те ребята
крутые, с ними не договоришься.
Так точно и случилось. Первая цепь омоновцев
встретила Якубенко и Иванова не просто не дружелюбно, а
даже агрессивно. На его удостоверение посмотрели с
подчеркнутой иронией и неприязнью. "Нельзя!" - скрипучим
нервозным голосом ответил страж, облаченный в доспехи.
– Позовите старшего, - очень спокойно попросил
Якубенко.
– Я здесь старший, - раздраженно зыкнул омоновец. В
его глазах Якубенко прочитал самодовольство данной ему
власти и ожесточение. Генерал попытался вступить с одетыми
в броню людьми в разговор "по-человечески", объяснить, что
он и его фронтовой друг никаких противозаконных действий не
намерены предпринимать, что их единственная цель -
возложить цветы на могилу солдата. В ответ - полное
непонимание, даже насмешка и высокомерие.
– Да кто же вы такие?
– глухо выдавил из себя генерал,
пристально всматриваясь в лица омоновцев.
– Кто вас сделал
такими? Ваш долг - бороться с преступниками. А вы... вы
против народа.
– И с недоумением к Иванову, - Алеша, ты что-
нибудь понимаешь? Где мы находимся? Что случилось с
нашей державой?
– Как видишь - она оккупирована.
– Кем? Кто оккупанты? Или это сон - кошмарный сон?..
Нет, ничто и никто меня не остановит! Никто не лишит меня
моего праздника!.. Я дойду, солдат, до твоего Вечного огня!
С этими словами генерал Якубенко, дрожа и задыхаясь
от гнева, двинулся на бронированную цепь. В этот момент он
напоминал разъяренного льва, страшного в своем
бесстрашии, и в цепи омоновцев образовалась узкая щель,
через которую он прошел. В след генералу летел неистовый
зык того, кто только минуту назад сказал ему: "Я здесь
старший!":
– Гражданин! Остановитесь!.. - И четверо молодых,
здоровых стражей порядка бросились за семидесятилетним
ветераном и сбили его с ног. Иванов попытался было пройти за
другом, но, получив в грудь толчок щитом, качнулся назад и
едва устоял на ногах. Алексей Петрович посмотрел каким-то
сложным взглядом на молодого краснолицего парня, пытаясь
сквозь прозрачный щиток каски посмотреть ему в глаза, и
сокрушенно дрогнувшим голосом проговорил: