Гомер
Шрифт:
торжество жизни, которое необходимо здесь поэту для того, чтобы обрисовать переход
Ахилла от состояния отчаянья и близости к самоубийству в связи с гибелью Патрокла
(XVIII, 98) к решению вступить в бой ради мести за Патрокла и примириться с
Агамемноном (XVIII, 90-93, 112). С характеристикой самого щита Ахилла, по Бассетту
(стр. 95-99), мы познакомились выше.
Черты субъективизма Бассетт находит
100 раз желательным наклонением с частицей an не просто для выражения возможности в
прошлом, как это думают комментаторы Гомера, но для перенесения самого себя в
прошлое и для критического анализа этого прошлого. Объективный поэт, изображая
поединок Менелая и Париса, сначала расскажет, как Менелай стал побеждать Париса и как
Афродита помешала этому, оставивши в руках Менелая только один шлем Париса и
перенеся самого Париса в Трою. Гомер же в этом случае говорит, [232] что Менелай
одержал бы великую победу над Парисом, если бы Парису не помогла Афродита (ср. V,
311, XII, 58 сл., XVI, 70 сл., IV, 429, Од., XIII, 86, XX, 392). Точно так же Гомер часто
употребляет имперфект от глагола dynamai («мочь») с отрицанием не просто для указания
того, что чего-то не произошло, но для своего критического анализа прошлого, в котором
нечто могло бы произойти, но не произошло (Ил., XIII, 552, XV, 406, 408, 416, XVI, 107).
То же самое с глаголом mello («намереваюсь») в отношении будущего времени (XV, 601,
XVII, 278). Часты у Гомера замечания как бы в скобках по поводу изображаемого события
вроде XXII песни Од., 32, где Гомер от себя называет женихов, ничего не знающими о
своей близкой гибели (100-102). Отклонения в сторону субъективизма Бассетт находит в
таких случаях употребления частицы gar («потому что»), где поэт вполне легко мог бы
вместо предложения с причинной частицей рассказать о самой причине при помощи
главного предложения. Эта частица gar часто употребляется у Гомера и вообще для
всякого рода пояснений и сообщений со стороны поэта, которые могли бы быть даны
предварительно в фразах без этой частицы. Также и союзы, выражающие цель, в
объективном рассказе могли бы совершенно отсутствовать, а сама цель могла бы быть
выражена при помощи объективного рассказа или речей без этих целевых союзов (102-
104).
Для обрисовки субъективистических нарушений объективно-эпической иллюзии
Бассетт привлекает разные наблюдения относительно прямой и косвенной речи у Гомера
(104-106). Но особенно важное значение
сам от себя комментирует те или иные речи и разговоры, каковы, например, замечания о
Касторе и Полидевке (Ил., III, 244 сл.), о Главке и Диомеде (VI, 234-236) или о
приближении гибели женихов (Од., XX, 390-394). Еще интереснее комментарий поэта к
тем или другим действиям, иной раз играющим основную роль в поэмах. Таков
комментарий поэта к прибытию Одиссея на Итаку (Од., XIII, 78-125) или к преследованию
Гектора Ахиллом (Ил., XXII, 136-214). Любит Гомер комментировать движение войск и
сражения (Ил., IV, 422-456, XVII, 722-761). Получается, таким образом, что Гомер все
время имеет в виду свою аудиторию и все время к ней обращается со своими
комментариями, замечаниями и эмоциями по поводу всего того, что им объективно
изображается. Поэтому, с точки зрения Бассетта, даже трудно и сказать, где кончается
объективная картина и где начинается субъективно-личная оценка ее самим Гомером (106-
112).
Не будем излагать всей книги Бассетта, изобилующей разного рода оригинальными
мыслями и глубокими наблюдениями над стилем Гомера. Однако уже и приведенных
материалов достаточно для того, чтобы судить о том, насколько изменилось в настоящее
время отношение к Гомеру, с каким огромным успехом преодолевается вековое
формалистическое гомероведение и сколько глубоких проблем открывается при цельном
подходе к Гомеру, когда исследователь отбрасывает абстрактные категории эпоса, драмы,
объективности, субъективности и т. д. и начинает живыми глазами воспринимать то, что
реально содержится у Гомера. Многие проблемы Бассетта ставятся и в настоящей книге,
хотя часто и с других позиций. Но очень многое, что имеется у Бассетта, нами не
затрагивалось и должно составить предмет особого исследования. [233]
VII. От принципов стиля к самому стилю.
До сих пор мы рассматривали принципы гомеровского стиля, т. е. принципы строгого
и принципы свободного стиля. Но ни литературоведение, ни наука вообще не может
ограничиться только принципами изучаемой ими действительности. Кроме принципов или
законов действительности, существует еще сама действительность, т. е. то бытие, в
котором эти принципы и законы осуществляются, реализуются, применяются. Поэтому
теперь необходимо перейти к анализу самого стиля Гомера.
С самого же начала необходимо сказать, что здесь требуется весьма существенное