Гомер
Шрифт:
говорить об их полном очеловечении, так же как и страшная Горго из храма Артемиды на
Корфу, относящаяся к тому же времени, что и упомянутый дельфийский юноша. Боги
Гомера слишком стихийны и нечеловечны, хотя это и не мешает тому, что Гомеру уже
известна встреча бога с самим собою в человеке. Встреча эта пока еще страшная и пока
еще лишена спокойных и величавых пластических форм классического искусства. Лучше
всего свою основную мысль Шраде выражает при помощи
который он избрал эпиграфом для своей книги (Ил., XX, 131): «Тяжко явление бога,
представшего в собственном виде!» (стр. 279-281) (статуэтку юноши, см. стр. 216).
Следует обратить внимание и на книгу С. Е. Бассетта «Поэзия Гомера»,46) в которой
имеется довольно подробное и часто [228] остроумное изложение поэтики Гомера как раз
на основе единства мировоззрения и стиля. Этот автор интересен тем, что вопреки
устаревшим традициям он хочет найти в Гомере живого человека с живыми и глубокими
чувствами, найти в нем полную всяких переживаний личность; и все то, что обычно
принимается в эпосе за скучное и монотонное, он старается понять как жизненное и даже
драматическое. Местами Бассетт, несомненно, увлекается. Однако его анализ настолько
глубок и оригинален, что мы позволим себе остановиться на нем несколько подробнее.
Понимая под иллюзией все художественное, что околдовывает и очаровывает
читателя в художественном произведении, Бассетт устанавливает три основных момента в
той эпической иллюзии, в которой Гомер является величайшим мастером. Первую
иллюзию автор называет исторической, или, как мы бы сказали, реально-исторической,
бытовой. Музы, вдохновлявшие Гомера, по Бассетту, не являются музами Пиндара,
которые вызывают восторг и субъективно лирическое вдохновение (это музы
геликонские). Музы Гомера – это олимпийские музы, дочери самого Зевса, задача которых
не столько вдохновлять певца, сколько сообщать ему реальные факты прошлого и
укреплять его на позициях былевой поэзии. Рапсоды вроде Иона могли и сами
вдохновляться Гомером до восторженного состояния и доводить до слез свою аудиторию
(Plat. Jon 535 В-Е). Но подлинная задача Гомера – вызывать в своих слушателях и
читателях совсем другого рода обаяние, делающее их более тонкими и благородными
вследствие величия деяний прошлого (Plat. Menex. 235 – А-С). Гомер не сочиняет истории,
но она через него как бы сама говорит о себе. Историческая правда – это основа всей
эпической иллюзии.
Второй основной эпической иллюзией у Гомера, по Бассетту, является то, что он
называет жизненностью (vitality). Под этим Бассетт понимает не просто живое или
жизненное
себе, которая проявляется в 1) прогрессивности, т. е. постоянном движении вперед, 2)
непрерывности и 3) движении. Первые два момента Бассетт относит ко времени, а третий
– к пространству. Бассетт весьма основательно доказывает, что у Гомера, как и вообще в
первобытном искусстве, не существует никакого однородного времени или пространства,
но что время и пространство всегда оказываются неотделимыми от вещей и событий.
Поэтому, если бы мы спросили у Гомера, сколько дней обнимает «Илиада» или «Одиссея»
или почему было два утра на третий день сражения в «Илиаде», то Гомер просто не понял
бы нашего вопроса. Время у Гомера протекает так же относительно, как и у Эйнштейна
(стр. 27-33).
Прогрессивность изображения времени у Гомера Бассетт понимает прежде всего в
связи с теорией Зелинского о законе хронологической несовместимости: последняя
возникает у Гомера не вследствие его примитивизма, но в целях именно постоянного
передвижения художественного внимания от одних областей к другим. Но, по Бассетту,
Зелинский не учитывает и множества таких случаев, когда Гомер изображает
одновременные события. Уже Зелинский допустил у Гомера зародышевое состояние
параллельных событий (Од., XVII, 48-53, XXIV, 222-227, 386-389). Бассетт расширяет эти
наблюдения Зелинского и приводит не только ряд новых текстов, как например приход
Андромахи во дворец после прощания с Гектором и одновременный приход Париса из
дворца к Гектору (Ил., VI, 495-516) или гибель Гектора и тканье Андромахи во дворце
(XXII, 437-446), но и выставляет общее положение о том, что эта одновременность и
параллельность с действием [229] обычно рисуется у Гомера при всяких появлениях и
исчезновениях.47) Наконец, прогрессивность в изображении времени у Гомера проявляется, по Бассетту, также и в прямом и последовательном развертывании действования, когда
Гомер избегает просто пустых промежутков и возникающий по ходу действия промежуток
заполняет изображением какого-нибудь действия, меньшего по значимости. Пока жарится
мясо, Телемах принимает ванну (Од., III, 459-467); или пока готовится обед у феаков или
Лаэрта, Одиссей и Лаэрт тоже принимают ванну (VIII, 449-456, XXIV, 364-370) (стр. 32-
42).
Вторая область проявления жизненности у Гомера, говорит Бассетт, – это
непрерывность. Гомер, согласно этому исследованию, не выносит пустых промежутков