Good Again

titania522

— Ну, да. Думаю, нам надо еще кого-нибудь нанять, если дела пойдут так и дальше, — она улыбнулась и дала мне усадить себя на мои колени.

— Все обещает быть не так уж плохо, — ответил я, не переставая жевать колбаски. — Это же только первый день. И люди поначалу всегда любопытствуют. Народ скоро поуспокоится. Но ты права: нам нужна еще пара рабочих рук, если мы не хотим навечно поселиться в пекарне.

Китнисс кивнула, отломила кусочек хлеба и скормила его мне.

— Мне нравится эта квартирка, но я скучаю по нашему дому, — сказала она тихо. И я прекрасно ее понимал. Я тоже скучал по своей мастерской,

саду, густому лесному сумраку на опушке леса. В центре города я и так уже прожил большую часть своей жизни, но было что-то очень интимное в том, чтобы удаляться от всей этой суеты за ограду нашей Деревни, чтобы остаться там наедине с Китнисс, вдали от обезумевшей толпы. Я и не понимал как важен для меня стал наш с нею дом, пока не очутился здесь.

Доедали мы молча. Китнисс пыталась слинять с моих коленей, но я её не отпустил. Мне никогда не надоест держать её вот так, у своей груди, понял я, испытав внезапный всплеск счастья при мысли о том, как далеко мы продвинулись за такой короткий срок. Как мало у нас было надежды на такую жизнь. Ведь Финник некогда был прав — никто не становился Победителем случайно – ну, может, кроме меня, но тут уж он был не прав. В нас обоих было что-то, что непременно привело бы нас к процветанию.

Закончив есть, я повернул Китнисс к себе спиной и расплел ее косу.

— Она сейчас чисто крысиное гнездо, — стал я ее поддразнивать, заплетая косу заново. Я понимал, что меня нет в пекарне уже довольно долго. Справляется ли там Айрис в одиночку? — Я пойду, ты не возражаешь? — спросил я, чмокнув ее в щеку.

— Не волнуйся. Я приберусь и скоро приду, — тут же откликнулась она. Собрав тарелки со стола она понесла их в раковину. И я, хотя уже собирался спускаться, не устоял — и снова резко рванулся к ней.

— Китнисс?

— Хммм? — вопросительно хмыкнула она, подняв на меня глаза.

Я и поцеловал ее самым глубоким, самым долгим поцелуем, каким только был способен.

— Я люблю тебя.

Она задыхалась, вцепившись в ткань моей рубашки, чтобы удержаться на ногах, и я был собой невероятно доволен.

— Я тоже тебя люблю, — выдавила она хрипло. — Увидимся внизу.

— Буду ждать, — ответил я, поворачиваясь к лестнице, чтобы отправиться спасать Айрис от наплыва покупателей.

Комментарий к Глава 26: Торжественное открытие (POV Пит)

Комментарий автора: Спасибо огромное за ваше терпение! Яичный крем, который описывает Пит, на самом деле называется «Сабайон», один из самых известных десертов итальянской кухниПорой в него добавляется амаретто, если, конечно, он не предназначен для детей. В этом случае его заменяет молоко и тертый шоколад. В разных культурах есть различные варианты этого рецепта.

Примечания переводчика: А я стала уже уставать от толстого «бужуазного» налета всего, что описывает автор. Подозреваю, что она преобразует в мир ГИ свою более чем комфортную повседневность. Это же дистопия, какой к черту аппарат электронной очереди? Не стояли они в очередях. Не знают ни голода, ни дефицита. Единственная очередь, какую я видела своими глазами в солнечной Калифорнии, была к приехавшему «на побывку» вагончику с сувенирами Hello Kitti. Еще, говорят, за свежими Айфонами у них стоят. У нас раньше было не то - стой часа четыре к ряду и бей кошелкой по голове пытающихся нагло пролезть вперед. Еще можно писать номера на руке и ругаться,

что, мол, не той ручкой написано. И брать детей постоять с собой, так как на них дадут еще по килограмму сахара… И скоро, глядишь, опять так будет. Вот хоть убейте, но хоть С.Коллинз и американская писательница, но мы тут, на одной шестой, к миру ГИ ближе всех вместе взятых ее соотечественниц. Ибо считали картошки голодными зимами, «чтобы дожить». А они – ни разу.

========== Глава 27: Здесь живут призраки (POV Пит) ==========

В четыре пополудни я наконец закрыл пекарню. Мы распродали все до последней крошки. Нам с Астером даже пришлось дважды делать дополнительную закладку хлеба в печь, прежде чем вывесить табличку „Закрыто“. А так так, по словам Хеймитча, подготовительная команда, которая должна была „вылизать“ нас перед интервью, прибывала к шести вечера, я поспешил прибраться в помещении. Ментор, хоть и остался здесь торчать, помогать мне явно не собирался.

— Здесь и для тебя хватит работы, между прочим, — заметил я, когда он развалился на одном из стульев в нашем кафе, сделав очередной глоток из своей фляжки.

— Ух, ну ты тут так споро машешь метлой, что я не посмею путаться у тебя под ногами, — возразил Хеймитч. — И я уже здорово утомился.

Я выпрямился и взглянул на него с недоверием.

— Когда ты успел-то? Пока спускался с холма? Вниз? Да ты мог бы просто лечь и покатиться с него прямо от своего порога, колбаской!

Хеймитч усмехнулся и еще разок хлебнул.

— Ну, это было бы позорно для меня, не правда ли?

Я замотал головой. Не говорить же ему, что напиваться в стельку каждый божий день не менее позорно.

— Слушай, — сказал он совершенно другим тоном. — Как мы и говорили, тебе следует провести их по пекарне, пусть они увидят, что вы здесь сотворили буквально из ничего. Потом они будут брать интервью в магазине. Но им ни в коем случае не нужно ходить наверх. Усек? Я уже пробежался по списку вопросов. Это займет от силы час, максимум.

Я лишь кивнул и почувствовал, что эйфории этого дня как не бывало.

— Не важно, сколько это займет, главное, чтобы они убрались восвояси, когда закончат, — выдал я в сердцах.

— Ага, — вздохнул Хеймитч. — А то мне совсем не нравится, как я смотрюсь в кадре, — он мрачно ухмыльнулся про себя. А я припомнил, как он виртуозно скатился со сцены в день, когда меня вызвали на Жатве. Интересно, думал я, напоминает ли ему происходящее сегодня то, как он менторствовал на Играх, и что вспоминается ему самому.

— Пойдем наверх. Мне нужно подготовиться, — сказал я, и мое приподнятое настроение растаяло как дым от одной мысли, что мы вновь предстанем перед капитолийскими камерами. Хеймитч промолчал, а я похромал в кухню и дважды перепроверил, погас ли огонь в печи. Еще отец приучил и меня, и всех, кто работал в последнюю дневную смену, параноидально проверять и перепроверять это дело, прежде чем отправиться наверх. И даже после этого он еще разок спускался перед сном, чтобы проверить печи. История о непогашенном еще во времена моей прапрабабушки огне, который стоил пекарю и его домочадцам жизни, передавалась в нашей семье из поколения в поколение. И от одной мысли о том, что все, что мы с Китнисс вместе построили, может по недосмотру сгореть синим пламенем, наполняла меня ужасом еще более древним, чем эти страшные сказки.