Гори жить
Шрифт:
Босиком — это преувеличение. На Майке красовались пляжные шлепанцы, слегка потрепанные бурной доминиканской жизнью, но прочные и удобные. «Нет, — сказала Эридания, — нужны туфли». Белые рубашки, спасибо настояниям Мэнни, будущий супруг и его свидетель купили по дороге. «И брюки, — твердила разборчивая невеста, — жених должен вести невесту к алтарю, будучи одетым в брюки!»
Туфли для Майка арендовали у муниципального охранника. Брюк же служитель отдать не пожелал, невзирая на предложенную плату и уважительно поднесенный стаканчик мамахуаны. Белоснежная сорочка
Невеста держалась с подобающим достоинством и проявляла снисходительность к будущему мужу. Роберто и Лили, приглашенные для обеспечения благопристойности, истово исполняли предусмотренные законом и обычаями функции.
Роберто внимал ключевым фразам государственного регистратора и толкал Майка, когда нужно было кивнуть и сказать «Си, синьор». Лили шушукалась с невестой как заправская подружка. Эридания теребила в руках платочек и волновалась так искренне, как будто и в самом деле связывала жизнь со стоящим рядом белым мистером.
Регистратор, увлеченный ответственностью своей роли и торжественностью момента, разливался соловьем, и конца его жаркой речи не предвиделось. Солнце палило нещадно, в зале стояла духота. От выпитого для смелости рома всех клонило в сон, а цветистые фразы государственного служащего, выкрикиваемые им нараспев, ввергали брачующихся и их свидетелей в транс.
Наконец речь регистратора кончилась, началось внесение записей в журналы. Подпись жениха… Подпись плачущей — «от счастья», как уведомил Роберто служащего — невесты… Обмен кольцами. Обязательный поцелуй — официальный и скромный. Всё! Майк с Эриданией — муж и жена, и супруг теперь может подавать прошение о предоставлении ему вида на жительство.
Боль, не оставлявшая Майка с момента исчезновения Джули, не ослабла, но немного отступила: теперь у него появлялась надежда! Мэнни посвятил Эриданию в причины срочной женитьбы, и доминиканка оценила такой поступок как единственно верный.
«Некоторые женщины такие глупые, — сказала она, вздохнув и проникновенно посмотрела мужу в глаза. — Вот я, например. Знай я заранее, зачем тебе этот брак, я б запросила вдесятеро дороже. Но твоя Джули не такая как я. Она или совсем безумная, что бросила тебя, или наоборот…»
Отмечать событие поехали в ресторанчик к Роберто и Лили. В битве с ромом Эридания показала себя стойким бойцом. Джо она понравилась, но он поклялся прилюдно, что никогда не прикоснется к жене друга — даже если будет послан с весточкой из Москвы.
После этих слов новобрачная так внимательно осмотрела Джо, что всем стало ясно: она не прочь выйти замуж еще разок. За этого вот блондинчика… И если он зачастит с весточками из Москвы — то определенно доездится!
Подумав так, Эридания сочно причмокнула и игриво подмигнула Джо. Ее нехитрая мысль, казалось, была явственно услышана всеми. Назревавший адюльтер развеселил всех. Даже Майк
Новобрачная потребовала музыки, да повеселее, объявила белый танец и схватила в охапку Джо. Танго вела она! Как осенний листок Джо кружил вокруг корпулентной партнерши, лучившейся счастьем и искрившейся страстью.
Смеху и веселью не было конца!
Наконец, Мэнни увез Эриданию домой. Майк с Джо пошли к себе, предупредив, что завтракать придут не очень рано.
Но завтрака не случилось. Ночью умерла Лили. В предутренний час она разбудила мужа, тихо сказала ему: «Мне не хватает воздуха, Роберто. Видать, пришел мой срок… Прощай!» И не успел голос стихнуть, как ее сердце перестало биться.
Роберто говорил о смерти жены спокойно, будто давно этого ждал — хотя Лили отродясь не болела. Он не стал надевать белоснежную униформу и вставать за барную стойку, а так и сидел за столиком в своей рыбацкой рубахе, выцветшей спереди и сзади, но сохранившей размытые сине-зеленые полосы под рукавами на боках.
Сидя в самолете, летящем в Москву, Майк вспоминал картину прощания с Лили. Вот лежит она, строгая, с заострившимися на смертном одре чертами лица. Вот стоит Роберто, маленький, уже почти старый, виноватый, в бессмертной своей рубахе, которая служила ему талисманом — но только в море, а на суше не помогла.
* * *
Доктор дослушал рассказ Майка, не шевелясь и не отвлекая говорившего — и по всему было видно, что слова пациента он принял куда ближе к сердцу, чем это заведено у психотерапевтов. Звуки рояля давно смолкли, ничто не нарушало тишины. Амуры под лампами застыли в смущении: даже богам негоже плясать, когда человек печален. Впрочем, амуры — что за боги? Так, малышня бессмертная…
— Вы женились для получения домиканского вида на жительство. Хочу поинтересоваться: сколько раз после этого вы побывали в Доминикане?
Глаза доктора Вайса, задавшего вопрос, блеснули. Но Майк вжился в роль пациента, лежал на кушетке и врача не видел. Да и посмотрев, увидел бы только освещенный стол, руки психиатра, тонкую — пустую, что ли? — папочку на коричневой коже столешницы и пульт музыкального центра.
— Ни разу, — проговорил Майк и глубоко вздохнул. — Да я и не подавал никаких прошений. Еще не добравшись до Москвы, я уже понимал, что не вернусь на этот остров. Слишком сладким был доминиканский ром… И слишком горьким оказалось похмелье.
— Понимаю, — доктор кивнул, и в полумраке его очки засверкали радужным отсветом просветленных линз. — Но почему вы раздумали искать Джулию?
— Не видел и не вижу смысла.
Голос Майка был тверд, и говорил он без запинок — так, как говорят о вещах многажды обдуманных, выстраданных и ушедших в прошлое безвозвратно.
— Я что-то понял, что-то неосязаемое, но вполне определенное. Это что-то внутри меня стало барьером, закрывшим мне путь в Доминикану. Новый мотор для лодки Роберто я отправил почтой, и даже не стал указывать свое имя. Надеюсь, он работает безукоризненно.