Горькие шанежки(Рассказы)

Машук Борис Андреевич

На откос взобрался невысокий солдатик в кургузой шинелке, натянутой на телогрейку, с круглым и красным от мороза лицом. Протягивая к костру руки, он выжидающе уставился на сержанта.

— Вон у того вагона, — негромко сказал тот, — видел я разбитый ящик с чернилками. Принеси-ка вот им по штучке.

Солдат кивнул, погрелся минутку и заскрипел валенками вниз. Скоро он вернулся и стал раздавать маленькие штуковины из пластмассы, похожие на бочоночки. Выдавливая замерзшими губами «Спасибо!», ребятишки брали их, разглядывали непонятные подарки.

Сержант усмехнулся, взял из рук Семушки чернилку

и быстро открутил крышку с воронкой.

— Вот, видели? Наливаете сюда чернила до половины, закручиваете крышку — и макайте перышко на здоровье! Как чернилку ни положи, ничего из нее не прольется. Она и называется непроливашкой. Понятно?

Семушка кивнул, положил чернилку в карман. И хотя ему, отлученному от школы, она была не нужна, он с благодарностью взглянул на сержанта.

У зимнего костра толком не согреешься, особенно если одежка худа и сам уже насквозь промерз. Лицо жара не терпит, а спина и пальцы в валенках стынут. Но и хотелось же посмотреть, как начнет пробовать дорогу первый состав. Вон уже как длинно протянулся готовый путь. И только на выходе из выемки оставалась еще небольшая куча. Вот уж ушел кран с ковшом. Загрузив платформы спасательного состава, утянулся за горизонт и второй кран. И недолго уж совсем оставалось до поезда, но и терпения больше не стало никакого. Семушке казалось, что даже в пустом его животе все перемерзло. И, прикрывая посинелые лица, засеменили ребята домой.

Еще не доходя до станции, они увидели, как поднялся рычаг семафора, до того дремавший в бездействии. И сразу обрадованно, длинно прогудел паровоз скорого поезда, отправленного на полустанок из Узловой, где не хватало путей для скопившихся поездов. Распустив усы из пара, паровоз медленно потянул состав. Перестукиваясь заснеженными колесами, поезд прошел мимо ребятишек, не верящих, что уже пятнадцать ноль-ноль и что вот началось движение. Ежась от холода, они смотрели, как скорый медленно спускается в выемку и его зеленые вагоны один за другим скрываются за стеною откоса.

Семушка даже вздохнул с облегчением, понимая, что самое страшное позади, что поезда, хоть и с малой скоростью, уже ходят… Вот только-только скрылся один, а к семафору подвигается новый, а с другой стороны, тяжело пыхтя, забирается на подъем нечетный, которому нужно спешить на запад.

К вечеру уладилось многое. Уехали из выемки заиндевелые танки, студебеккер с солдатами. Вместе с уставшими рабочими на полустанок вернулись автоматчики с веселым сержантом. Еще утром тот разместил солдат в пустом зале ожидания. Дневальные установили там железную печку, трубу от нее вывели в окно. Нагрев зал, солдаты вымыли пол, устроили постели. Теперь, меняясь по очереди, они должны были охранять товары и грузы, оставленные на откосах выемки. К месту крушения часовые не пропускали никого постороннего и смотрели, чтобы у грузов не задерживался никто из рабочих.

Поезда шли в обоих направлениях, в график выходили дежурить путевые обходчики, но ремонтные бригады во главе с мастером Сергеем Петровичем Шараповым каждый день уезжали в выемку, где еще многое нужно было сделать для укрепления пути.

Семушка днями пропадал то в дежурке на станции, где собирались на пересменку обходчики, то у дружков на казарме. Там обсуждались события и говорили о новостях.

Говорили, будто экспертиза установила, что крушение произошло от скола в бандаже одной из колесных пар. А скололось колесо из-за плохой отливки и раковины в металле. Что тут к чему, и какая такая раковина могла оказаться в железе, Семушка не очень-то понимал, но радовался, что не тетка Чердымиха виновата, и что скоро ее отпустят.

Как-то за разговорами просидел Семушка на казарме до самого заката. Он ждал, когда Ваня Колесин дочитает и передаст ему книжку про Робинзона Крузо, которую привезла в школу Нина Васильевна. Заполучив книжку, он побежал домой, но на переезде увидел идущую по линии бригаду рабочих.

Как всегда, чуть впереди шагал мастер Шарапов с уровнем на плече. А за ним на двухколесном мадароне везли закрытый брезентом короб. Не инструмент, а что-то непонятное, выпиравшее продолговатой горбушкой. Это и удивило Семушку. Куда подевались ломы, лопаты, кайлы и все остальное, что обычно увозила с собой бригада?

Дядька Шарапов махнул Семушке рукой, и тот вслед за бригадой свернул к гаражу… Подъехав туда, рабочие обступили короб, с натугой подняли и тяжело понесли мимо гаража к красному уголку.

— Семка, дверь, двери открой-ка! — хрипло сказал мастер.

Семушка забежал вперед, вытащил из пробоя никогда не замыкающийся замок и распахнул двери. Протискиваясь через проем, мужики внесли короб в темное холодное помещение и поставили прямо у порога. Засветили лампу, кто-то снял брезент, и к еще большему удивлению Семушка увидел в коробе соль. Матово-серую, слежавшуюся в комки и рассыпанную крупными зернами.

Он еще не успел подивиться такому делу, не успел догадаться, как же такая прорва соли попала сюда, а в красный уголок уже стали заходить женщины с мешками в руках. Они останавливались около порога, дыша на руки и пряча их в карманы, затихали, неотрывно глядя на уложенное в короб богатство.

Над солью уже второй год тряслись в каждой семье. Теперь ее почти перестали продавать в магазинах, редко, по маленькой мерке, привозила и вагон-лавка. А бойкие людишки из Узловой, неизвестно где достающие соль, на базаре из-под полы драли вдесятидорога. И брали люди. Нельзя же без соли жить…

Особенно бедствовали по осени, когда запасали на зиму огурцы, помидоры, капусту. Недосолишь, — считай, все пропало: закиснет, заплесневеет. А без овоща одна картошка останется. Без соленого и она в горло не враз пойдет. И вот ради осенней засолки во всех домах и квартирах экономили соль, щепотками измеряли дневной расход, другой раз и не досаливали похлебку.

Мастер Шарапов свернул самокрутку, раскурил ее над лампой и, вывернув фитиль, прибавил света. Оглядев усталых мужиков на скамьях, встормошился:

— Ну чего вы? Чего сели-то, говорю? — Он подступил к Куприяну Колесину. — Достань-ка из шкапа весы, гирьки. Взвешивай и отпускай соль.

Мастер вытащил из кармана список, просмотрел его, вроде отыскивая в нем что-то новое, глянул на соль, на мужиков и вслух прикинул:

— Вкруговую, считай, на семью кило по пять можно выдавать? А?

Куприян Колесин — мужик задумчивый, нахмуренный, с длинным лицом — расставил на столе гирьки по росту, подравнял весы и, тоже посмотрев в короб, кивнул: