Город без людей
Шрифт:
— Жидким коровьим пометом, бейим.
— Как же так?
— Жители касабы этого не знают. Хорошее средство, очень помогает.
Удивление, отвращение, гнев овладели Ахмедом, тошнота подступила к горлу. Он промолчал. Ему ничего не оставалось делать, как попытаться уснуть, оставив больную так, как есть, до горла погруженной в это целебное месиво, неведомое горожанам. Чтобы не слышать стонов, не чувствовать запаха, он натянул одеяло на голову, заткнул уши и зажал нос. Всю ночь он ворочался на тощем тюфяке,
Рано утром, взобравшись на мулов, Ахмед и его спутник поспешили уехать, словно спасаясь от несчастья.
Свежий воздух вернул им силы и бодрость. И тем не менее долгое путешествие утомило их. Окончив все дела в горных деревушках, охваченные единственным желанием как можно скорее добраться домой, Ахмед и секретарь суда пустились в обратный путь. Мазылык сейчас был для Ахмеда столь же желанным, как в свое время Стамбул. Перед его глазами неотступно стоял маленький домик Хатидже-нинэ.
В деревне Калаба к ним присоединился сборщик налогов. Караван из трех мулов медленно спускался с обрывистых скал.
Когда они добрались до равнины, был уже вечер. Путники не поверили своим глазам: в поле стоял новехонький автомобиль. Темневшая черным пятном на фоне дикой природы машина показалась Ахмеду необычайно смешной. Он чуть не рассмеялся. Но вдруг вспомнил электрические лампочки в Мазылыке, и эти два факта, как ни странно, показались ему удивительно похожими друг на друга.
Погоняя мулов, они подъехали к машине. Задние колеса ее увязли в яме. Шофер беспомощно озирался по сторонам. В машине сидели двое пожилых людей. Ахмед подошел, поздоровался.
— Застряли?
— Да, — ответил один из сидевших в машине. — Я губернатор. А это директор сельскохозяйственного управления... Позвольте узнать, с кем говорю?
Ахмед назвал себя и представил своих спутников.
— Мы с вами, кажется, встречались?
— Да... год назад... Вы приезжали в Мазылык.
Губернатор вздохнул:
— Эти дороги не для нашей машины, господин судья, но что поделаешь, так уж получилось. Мы просили помочь крестьянина, который работает вон на том поле. Не обращает внимания!
Метрах в двухстах от них действительно работал крестьянин.
— Дал бы он нам своих волов, — ворчал шофер, — одним махом вытянули бы машину. Но он даже с места сдвинуться не хочет.
Ахмед хотел было попросить секретаря суда пойти и привести крестьянина с волами, как вдруг сборщик налогов закричал:
— Мехмед... Эй, Мехмед!
Крестьянин нехотя поднял голову и, узнав его, спросил:
— Что хочешь, Хасан-эфенди?
— Приведи-ка побыстрее волов...
Крестьянин тотчас бросил пахать, выпряг волов и погнал их к автомобилю. Через несколько минут машину вытащили.
Прощаясь, губернатор сказал Ахмеду:
— Если бы в Мазылык была дорога, мы
Ахмед, поблагодарив, отказался.
Автомобиль, рыча, тронулся с места и пополз по извилистой дороге.
В сгущавшихся сумерках он становился все меньше и меньше и вскоре исчез за горизонтом.
Словно хозяева дома, проводившие гостей, стояли Ахмед и его спутники на бескрайней равнине, одинокие посреди этого страшного безмолвия.
Темно-синяя ночь опускалась на землю. Редкие звезды, мерцавшие на небе, казались прозрачнее мыльных пузырей.
Мир тьмы звал ко сну и смерти. Волы пристально глядели на Ахмеда, словно сочувствуя ему.
XV
Приказав жандарму, стоявшему у входа, никого не впускать, каймакам медленно вернулся к столу и сел в кресло.
Таким мрачным Ахмед видел его впервые. Когда за ним пришел курьер от каймакама, Ахмед сразу понял, что в этом приглашении кроется что-то необычное.
— Я сначала к вам домой пошел, — сказал курьер, — господин каймакам хотел сам к вам прийти. Не застанешь дома, сказал он, пусть пожалует ко мне из суда.
Ахмед растерялся. Что могло случиться?
Каймакам, повертев в руках карандаш, против обыкновения заговорил как-то нехотя, устало:
— Друг мой, у нас в Турции, как, впрочем, и везде, есть два сорта людей, вернее, в каждом человеке два начала: добро и зло. Все дело в том, чтобы примирить эти два начала. К сожалению, с самого сотворения мира ни религия, ни философия, ни закон не могут с этим справиться...
Ахмед с любопытством ждал, к чему приведет это вступление.
Каймакам положил карандаш на место и не торопясь продолжал:
— Полчаса назад я узнал, что к нам в касабу приехал ревизор из министерства юстиции. Мне было известно, что целый ряд подстрекателей выступают против тебя, но я полагал, что смогу остановить их. Как-то не верилось, что они осмелятся так раздуть дело. Должен признаться, что, несмотря на мой двадцатилетний опыт, я ошибся.
Каймакам поднялся и, заложив руки за спину, стал возбужденно ходить по комнате.
Ахмеду стало невыносимо больно, но, стараясь казаться спокойным, он спросил:
— Какое отношение имеет ко мне приезд ревизора?
Каймакам остановился и посмотрел Ахмеду в глаза.
«Ты сам это знаешь не хуже меня», — прочел Ахмед в его взгляде.
— Сколько тебе лет?
— Двадцать шесть.
— Значит, моложе меня на девятнадцать лет. Когда ты родился, я кончал лицей, когда ты пошел в начальную школу, я уже начал свой жизненный путь, когда тебе станет столько лет, сколько мне теперь, я уже буду в земле. Как по-твоему, разница есть?