Город без людей

Ханчерлиоглу Орхан

У нее был план — на несколько дней поехать отдохнуть к тетке в Саматью. Тетушка думала, что Сильва работает на трикотажной фабрике и снимает в приличной семье комнату с пансионом. Старушка бесконечно радовалась, когда горячо любимая племянница приезжала к ней в гости с пачкой кредиток в ридикюле.

Сильва приблизилась к зеркалу, осмотрела синяки на плечах и груди, затем опять подошла к окну.

Работницы ателье «Серебряные ножницы», которое помещалось в доме напротив, распахнули настежь окна, проветривая помещение.

Итак, ночь осталась позади...

«Просил разбудить его пораньше,

но... Что если рассердится?» — подумала Сильва.

Она боялась в одну минуту потерять все, что заработала за целую ночь, терпеливо стискивая зубы. Подошла к кровати, осторожно тронула спящего за плечо.

Мужчина зашевелился и открыл глаза.

— Вставай, милый, пора, уже утро...

Шакир-бей обвел взглядом комнату. Опухшее от сна лицо ничего не выражало. Он что-то пробормотал, откашлялся.

— Ну, видишь, утро... Ты просил поднять тебя пораньше.

Мужчина потянулся, протер глаза, зевнул.

— Утро, говоришь?

— Да, утро.

— Который час?

— Половина седьмого.

— В самом деле?

— Жалко было тебя будить, но я подумала, что...

— Хорошо сделала! Очень хорошо сделала, крошка!

Шакир-бей вскочил с постели, подбежал к умывальнику, наскоро умылся, вытерся. Игриво взглянул на Сильву.

— Весьма огорчен, что приходится так рано покидать тебя, но...

— Это серьезно?

— Вполне... Что поделаешь? Работа... Она не ждет, пока я вдоволь нацелуюсь.

— Ты всем так говоришь!

— Иди ко мне, обниму еще разок.

Сильва подошла, стараясь подавить отвращение. Мужчина схватил ее за талию и впился губами в ее рот. Отпустив Сильву, он почувствовал себя на верху блаженства.

Окна дома напротив ослепительно сверкали в лучах восходящего солнца. Шакир-бей опять потянулся.

— Да, славная была ночка!

Он подмигнул Сильве. Она тоже улыбнулась и подумала: «Убирайся поскорей! Сил моих больше нет!»

— Ты меня не любишь, — сказала она.

Шакир-бей развеселился. Надевая подтяжки, он покатывался со смеху.

— Не люблю, говоришь? Ну и сказанула! Я с ума схожу по тебе, куколка!

— Когда любят, чаще заходят...

— Ты ведь знаешь, крошка, я женат. Только раз в две недели удается улизнуть. Да и то с таким трудом! Ты не представляешь, на что я иду ради тебя, чего только не придумываю!

— Полно, полно, не заговаривай мне зубы!

Шакир-бей, раскатисто хохоча, подошел к Сильве, обнял, желая доказать свою любовь, и опять впился в ее губы.

«Зачем я начала разговор?.. — ругала себя Сильва. — Впрочем, что мне оставалось делать? Надо было как-то занять его, пока он одевался. Не могла же я сидеть с хмурым лицом».

Мужчина ушел, оставив на комоде бумажку в пятьдесят лир.

Сильва посмотрела на деньги, пробормотала:

— Ушел...

Обычно он платил тридцать лир, а сегодня оставил пятьдесят... В чем дело?

— Да, ушел... И больше никогда не придет...

Шакир-бей вышел из темного подъезда на залитую солнцем улицу и вздохнул полной грудью. В каждой клеточке своего тела он ощущал приятную легкость. Ноги были налиты сладостной усталостью, дающей иллюзию счастья. Он весь пропах публичным домом.

Покачиваясь, Шакир-бей двинулся к Галатасараю. Сегодня утром на таможне его ждал товар

на сто тысяч лир. Сделка сулила минимум десять тысяч лир чистоганом.

Шакир-бей улыбнулся.

«Да, знала бы девка, что я за полчаса хапну десять тысяч, пожалела бы, что продала долгую ночь за полсотни...»

Шакир-бей шел по Бейоглу [53] .

От тротуара веяло прохладой. Он с жадностью втянул и себя воздух свежего утра.

«Впрочем, ну ее к черту! — продолжал размышлять Шакир-бей. — Завзятая проститутка! Я даже переплатил. Соглашалась и за тридцать... Надо искать новую. Надоела...»

53

Бейоглу (Пера) — центральный район Стамбула.

Он взглянул на часы: семь.

«Такси за десять минут домчит до конторы. Значит, еще есть время. Зайду в «Токатлыян», выпью какао».

Решение принято. Шакир-бей хотел хорошо позавтракать. Он остановился у табачного киоска на углу, чтобы купить сигарет.

— «Йенидже» и газету «Йени Истанбул»!

Старый тютюнджу [54] швырнул на прилавок пачку сигарет и газету. Он никогда не давал свой товар или сдачу прямо в руки. Старик испытывал необъяснимое наслаждение, обращаясь с покупателями грубо, резко, небрежно. Таков был его нрав. Язва желудка сделала черты его лица жесткими, суровыми. Уже много лет никто не видел, чтобы он смеялся.

54

Тютюнджу — продавец табачных изделий.

Старик с трудом помещался в маленькой будочке. Безмолвно, механически, как машина, отпускал он сигареты, спички, газеты.

Лицо — желтое, как лимон, усы — белые, как снег...

«От Харилаоса опять нет письма, — думал он. — Что с ним? Не дай господь, заболел!»

— Пачку «Бафра»!..

Два года назад он отправил Харилаоса к брату в Афины. Мечтал, что сын закончит афинский университет и станет видным чиновником греческого правительства. Каждый месяц старый тютюнджу посылал Харилаосу половину своего заработка. Другой половины им со старухой едва хватало, чтобы сводить концы с концами.

— Пачку «Геленджик» и журнал «Хафта»...

У них был небольшой деревянный домик в Тарлабаши, где они в одиночестве доживали свои дни. Пока Харилаос писал регулярно, все шло хорошо. Но стоило письму задержаться на несколько дней... Тогда болезнь приходила в ярость, начинала беситься! Тысячи острых когтей впивались в его больной желудок. Маленький деревянный домик становился невыносимо тесным, стряпня старухи — настолько скверной, что к ней невозможно было прикоснуться, теркосская вода [55] в кране — такой мутной, что ее нельзя было пить.

55

Теркос — озеро в районе Стамбула, вода которого поступает в городской водопровод.