Город без людей
Шрифт:
— Электричество в местечке, где всего-навсего пятьдесят домов... Так это вы инициатор такого начинания? Ваша деятельность достойна похвалы, господин судья, поздравляю.
Растерявшийся Ахмед пробормотал слова благодарности. Нервы его, успокоившиеся во время долгих разглагольствований прокурора, снова сдали. Извинившись, он вышел из комнаты. Чувство радости и изумления охватило его. «Вас следует похвалить, поздравляю», — сказал ревизор. Да, да, именно так... он не мог ослышаться! А теплое, приветливое выражение лица ревизора, когда он произносил эти слова... Ахмед не видел его глаз, но готов был поклясться, что в тот момент они улыбались.
Значит, они с каймакамом ошиблись в своих предположениях! Если существует самая простейшая связь между словами и мыслями человека, это так...
Под вечер он увидел ревизора, когда тот выходил из суда вместе с прокурором и Кадыбабой. С ними был каймакам. Он что-то весело рассказывал, непринужденно хлопал по плечу ревизора, с которым познакомился всего час назад. Ахмед шел на некотором расстоянии и, не привлекая их внимания, следил за ними взглядом. Ну что за душа-человек был этот каймакам!.. Даже губернатор, несмотря на всю свою строгость и важность, не смог оставаться с ним официальным более получаса. Торжественно встреченный, губернатор, стараясь держаться официально, вошел в здание муниципалитета, а уже через два часа выходил оттуда с каймакамом под руку. Когда же каймакам, непринужденно хлопнув его по спине, сказал: «Ну, господин губернатор, сегодня по таким дорогам тебе домой не добраться. Я прикажу испечь для тебя татарские пирожки, да такие, что пальчики оближешь», — губернатор только улыбнулся. Глядя сейчас на каймакама, Ахмед вспомнил этот случай, и его охватило чувство безграничной любви к этому человеку.
В последующие дни Ахмед встречал ревизора лишь по утрам, отправляясь в суд. Ревизор работал один в комнате прокурора. На вечерах, устраиваемых в доме каймакама, Ахмед не бывал. Придумав тысячу отговорок, он всякий раз вежливо отклонял настойчивые приглашения. Он предпочитал посидеть в лавке с лесоводом и учителями, а потом вернуться домой и остаться наедине с книгами и радио. В последней почте письма от дяди не было. Из министерства юстиции также не было никаких вестей относительно отпуска. Все это мало беспокоило Ахмеда. Что он будет делать в Стамбуле в свой короткий отпуск? К тому же сначала надо будет совершить утомительное путешествие на мулах, потом проехать много километров по железной дороге... Целых три дня в пути... Хайдарпаша [51] ... Оттуда пароходиком к Галатскому мосту. От моста на такси или на трамвае (что вероятно, если учесть состояние его кошелька) прямо в Аксарай [52] ... Броситься на шею старой тете, поцеловать руку дяде... Жаркая баня... потом сон... Впрочем, в Мазылыке тоже можно прекрасно спать. Ну, а потом? Что делать потом? У него нет денег для того, чтобы полностью насладиться жизнью в Стамбуле. Пятидесяти лир, которые он сможет взять у дяди, не хватит даже на кофейни Беязита. Стамбул без денег — это не Стамбул. Лучше уж вовсе не ездить, не видеть, не вспоминать. От одного сознания, что в его распоряжении считанные дни, он не будет знать никакого покоя. Как только исчезнет радость первой встречи, мозг невольно начнет отсчитывать: осталось четырнадцать, одиннадцать, десять, девять, восемь дней... Стоит ли терпеть все эти муки лишь для того, чтобы оправдаться перед Кадыбабой?
51
Хайдарпаша — вокзал в Стамбуле.
52
Аксарай — район Стамбула.
Ахмед был удивлен, когда за ним пришел курьер от ревизора. Он не встречался с ревизором целых пять дней. Для чего он мог ему понадобиться? Что случилось? Стараясь казаться спокойным, Ахмед отправился в комнату прокурора.
Ревизора почти не было видно за грудой наваленных на столе дел. Когда Ахмед вошел, ревизор поднял свою светловолосую голову, которая, казалось, назло глубоким морщинам, избороздившим лоб, упрямо не седела. Сверкнули стекла очков.
— Прошу вас, Ахмед-бей...
Ахмед присел на стул перед столом.
— Я хотел бы
Ахмед слушал, пытаясь вникнуть в смысл его слов. Небольшой вопрос? Нервы снова напряглись.
— По роду службы мне часто приходилось сталкиваться с подобными случаями. Все эти маленькие городки — своего рода гнезда интриг. Жалобы, клевета являются здесь для некоторых любимым развлечением. К сожалению, мы не можем искоренить это зло, несмотря на все наши старания. Вам же я хочу дать совет — не расстраивайтесь из-за доноса, который был сделан на вас.
Ахмед вздрогнул:
— На меня был донос?
— Да. Я произвел расследование и выяснил, что, как и многие доносы, он ни на чем не основан. Забудьте о нем.
Ахмед почувствовал облегчение. Стараясь казаться спокойным, он спросил:
— Но в чем заключался донос, могу я узнать?
— Конечно. Мне самому хотелось, чтобы вы знали его содержание. Месяц назад в министерство пришло письмо, в котором сообщалось, что вы находитесь в незаконной связи с женщиной по имени Седеф. Подобное положение несовместимо со званием и достоинством судьи. Как вам известно, министерство не занимается анонимными письмами. Но письмо, о котором идет речь, было подписано, было указано также местожительство автора. Поэтому мы вынуждены были произвести расследование.
Ахмед снова покраснел. Голос его дрожал от гнева и отвращения:
— Кто же автор? Могу я вас спросить об этом?
— Донос подписан дровосеком Салихом Эгильмезом, проживающим в доме № 3 в квартале Намазгях... Я говорил с ним. Он не отрицает, что подписал письмо, но совершенно ясно, что оно написано не им. Этот невежда двух слов связать не может... Просто кто-то использовал его в этом деле.
Ревизор встал, и, улыбнувшись, положил руку на плечо Ахмеда.
— Для меня, а следовательно, и для министерства вопрос ясен. Я узнал, что вы достойный, трудолюбивый юноша, и услышал о вас много лестного. Министерство будет гордиться вами.
За сверкающими стеклами очков ревизора Ахмеду вдруг почудились веселые глаза каймакама.
— Провести электричество в местечке, где всего-навсего пятьдесят домов!.. Честное слово, я восхищен. И всем в министерстве расскажу об этом, Ахмед-бей.
XVII
Придя домой, Ахмед почувствовал, что у него снова начинается приступ малярии. Все тело горело, и в то же время его бил озноб. Казалось, вся кровь прилила к голове, увлекая сознание в темную пропасть. Все существо его охватило чувство отвращения. Я ненавижу... ненавижу... дровосека Салиха, Хаджи Якуба, лавочника Хасана, всех, всех!.. Ненавижу это гнездо отсталости, невежества и интриг... Ненавижу этот Мазылык...
Он словно безумный метался по комнате. Подойдя к столу, наугад взял книгу. «Кандид» Вольтера. Кандид, то есть чистосердечный, глупый человек... Это я... Надо расчистить наш сад. Но Мазылык, по-прежнему этот Мазылык!
Он взял другую книгу. «История наук». Семь тайн вселенной. Ах, этот Мазылык!
Отбросил и эту книгу, взял третью. Алдуис Хукслей, «Новый мир»... Но Мазылык, снова Мазылык!..
— Принести суп?
Ахмед смотрел мутными глазами, ничего не понимая. Перед ним — Седеф, словно закутанное в тюль привидение. Между ними огромное расстояние, которое ему ни в одном из его снов не удалось преодолеть.
— Это ты? — произнес он сдавленным голосом.
— Я.
— Подойди поближе.
Девушка нерешительно сделала несколько шагов, растерянно спросила:
— Чего тебе?
Ахмед глубоко вздохнул. Видение, в несколько шагов преодолевшее это огромное расстояние, стояло перед ним.
Он протянул руки и привлек девушку к себе. Губы его скользили по ее лицу, пытаясь разгадать душу Мазылыка. В этих поцелуях была не любовь, а ненависть и отвращение. Седеф вздрогнула, но не пыталась вырваться. Она чувствовала тубы Ахмеда на лице, шее, плечах. Дрожащие пальцы его разорвали передник, коснулись ее груди. От обнаженной груди слегка пахло йодом... У Ахмеда потемнело в глазах. Он уже не мог разглядеть видение, которое билось у него в руках.