Город из воды и песка
Шрифт:
Войнов вцепляется Саше в руку:
— Саш, что происходит? Тебе что-то отец сказал? Подожди же ты…
Саша проходится языком от уха до ключицы, по плечу, по шее — стремительно, мокро, настойчиво, целует грудь, выкручивает до боли сосок, и Войнов вскрикивает, а Саша шепчет, шепчет, жарко и влажно около уха:
— Ты что, не хочешь? Я тебя ужасно хочу.
Сминает задницу, проводит ладонью под ягодицей, между бёдрами, задевает мошонку, и тело отзывается немедленным возбуждением. Он падает на колени и заглатывает. До конца, почти сразу. И да, тело подводит,
— Хочешь, трахну?
Войнов хочет, но не так, не так, ему теперь не нравится, как это звучит, как Саша произносит это «трахну».
— Я буду очень стараться. Но если не хочешь, то отсосу только. Как скажешь…
И Войнов, конечно, говорит:
— Хочу. Дай мне руку. Пойдём в постель.
Он сжимает Сашины пальцы, как гарант какой-то надежды, но тщетно, тщетно. Саша его просто опрокидывает и уже на постели снова ненасытно целует, прикусывая соски и кожу на плечах и предплечьях. Саша его сгибает и вертит, как куклу, а Войнов позволяет себя сгибать и крутить. И позволяет вылизывать, растягивать. И не прикасается к Саше, потому что тот рычит, предупреждая:
— Я сам. Я всё сделаю сам.
Сам растягивает, протискивается и замирает внутри на какое-то время. Бездвижно. Наверное, от избытка чувств. Потому что в первый раз. Пусть и так, как у них сейчас получилось — ненормально и бешено. Но ему, наверное, страшно?
— Всё хорошо, Саша, двигайся, — подбадривает его Войнов, а самому одного только хочется — свернуться, сомкнуться, скукожиться. Закрыться, как улитке в своём тонком убежище, призрачном улиточьем домике, но он, напротив, лишь открывается, позволяет, впускает, терпит без слова упрёка, хотя теперь уже и совсем без надежды, гулко, глухо, без музыки. — Только не слишком быстро… Очередь на мою задницу, знаешь, не очень-то длинная. — Шутка выходит кривая, дурацкая, и она совсем не заводит, а как-то даже отрезвляет и делает весь процесс только ещё более стыдным, сконфуженным.
Саша бьётся в него, их тела бьются друг о друга без оглядки, без нежности, не сливаются — приближаются и отталкиваются. Саша берёт его, но только плоть, душа — без надобности. Саша бьётся в него, а у Войнова в голове бьётся едкая, невыносимая похабщина:
— Дерут ли тебя, девица?
— Дерут, дедушка!
— Хорошо ли дерут, красная?
— Хорошо, батюшка!
— Так чего же тебе надобно, окаянная?!
— Любви, дедушка. Душевной приятности…
— Тьфу! Дура ты горемычная! Ебут — и радуйся!
Войнов чувствует, как оргазм подступает мощной, ясной, но непривычной, не расслабляющей, а лишь необходимой, вынужденной волной — чтобы взорвать и смести, оставив после себя оглушающее опустошение.
Саша
Рукой и локтем Войнов касается ткани Сашиной одежды, и, кажется, то, что на нём надето в этот раз, — ещё более плотное, чем в прошлый, когда Саша совершенно точно был в штанах и футболке. Теперь вместо футболки толстовка, наверное. Это всё, о чём Войнов хочет и может думать, чтобы ни на секунду не оставаться наедине с мыслями о том, что между ними произошло. Не имея на это даже небольшой, крошечной смелости.
Саша говорит:
— Я в ванную.
Войнов на это даже не отзывается.
Когда Саша уходит, Войнов ничего не чувствует — опустошение накрыло и голова неприятно гулкая. Это должно было быть удовлетворение, но вместо него суррогатом — опустошение. Но ему себя не жалко. И ему не больно. Просто — не по себе. Неприятно. Нехорошо, одним словом. Войнов накрывается с головой одеялом и прижимает руки к глазам через чёртову маску, которая его уже совсем не напрягает. Странным кажется только то, что на ощупь повязка стала влажная. Но Войнов её больше даже снять не пытается. За каким хреном? Господи…
Саша возвращается минут через десять, и Войнов просит его забрать пакет, который он так и оставил у двери, когда вошёл в номер. Саша спрашивает:
— Что там?
— Так. Ерунда. Ничего особенного, — отвечает Войнов.
— Ты пойдёшь в ванную? — спрашивает Саша.
— Не сейчас. Можно я останусь тут? Всё равно до двенадцати оплачено. Мне завтра опять на работу. Хоть высплюсь.
— Правда хочешь остаться?
— Да. Почему нет? Мы всё равно вместе не ездим. Что я теряю?
— Хорошо, — соглашается Саша. Подходит к кровати и целует Войнова в губы. — Я пойду тогда, ладно?
— Конечно. Напиши мне, когда доедешь. Только я отвечать, наверное, не буду… Может, засну уже. Но утром увижу.
— Ладно.
— Пока?
— Пока, Никита.
Зашуршал пакет. Дверь открылась. И потом хлопнула.
Зачем он остался? Зачем это всё? Зачем он вообще живёт? Никчёмный, ненужный, бессмысленный. Господи…
______________
* «Я знаю, что ты меня не любишь». Питер, Бьйорн и Джон.
Глава 19. Водки много не бывает! А лучше - дайте-ка, батенька, морфия...
«Доехал. Спокойной ночи, Никита», — Сашино сообщение было первым, что Войнов проверил утром, когда проснулся.
Он тяжело поднялся. Голова раскалывалась, нехорошо ломило затылок и болели глаза. Он сразу сунулся за таблеткой, но, как назло, пачка была на месте, вот только блистер пустой. Блядь же!
Он наскоро принял душ и оделся. Когда выходил, оглянулся на смятую неубранную постель. В груди потянуло, как будто кто-то хорошенько дёрнул изнутри: вытянул пучок мышц, толкнул в спину и только тогда оставил в покое — так уж и быть, хватит.