Господин следователь
Шрифт:
В канцелярии уездного исправника, которая у нас одновременно и паспортная служба и отделение по налогам и сборам, получил справку о том, что в домовладении мещанина Двойнишникова, вдовца, имеется собственный дом с придомовым участком, за который он ежегодно выплачивает налог в размере пять рублей. Налоги выплачивает исправно, ни в чем предосудительном Двойнишников замечен не был, к суду не привлекался.
Коллежский асессор Абрютин, длинный и тощий, в белом мундире с медалями, подписывая нужную мне бумажку, спросил:
– Иван Александрович,
– Так волка ноги кормят, – пошутил я. – Бегаю, авось что-то и выбегаю. Убийство не раскрою, так хоть при деле. В кабинете-то просто так стыдно сидеть.
– Да, Иван Александрович, прошу прощения, вопрос у меня нескромный, – спросил вдруг Василий Яковлевич.
Нескромный вопрос? С чего вдруг?
– Спрашивайте, – разрешил я.
– Времени, конечно, немного прошло, но вдруг? А был ли какой-нибудь отклик на мое ходатайство? Я ж видел – бумаги из губернии за подписью исправляющего обязанности губернатора приходят…
Тонкий такой намек – а папенька уже успел расстараться для сыночка?
Я покачал головой:
– Отец считает, что не имеет морального права ходатайствовать о награждении своего сына. Дождется возвращения его высопревосходительства, тот решит.
Не стал говорить, что папенька, хотя и гордится сыном, но его поведением очень недоволен.
– Жаль, – вздохнул Абрютин. Посмотрев мне в глаза, сказал: – Не обижайтесь, но если бы дело касалось не Егорушкина, то я, возможно, не стал бы писать ходатайство, испрашивать для вас награды. Фрол мне очень дорог.
Я припомнил медаль за русско-турецкую войну на груди у городового, еще разок глянул на медали, украшавшие мундир исправника.
– Вы с ним вместе воевали? – догадался я.
– Именно так, – кивнул исправник. – Нет, вы не подумайте – Егорушкин мне жизнь не спасал, мы вообще служили в разных полках. И я был тогда поручиком, а он ефрейтором. Здесь уже выяснилось, что оба на Шипке сидели. Но, понимаете ли, все равно, Фрол для меня…
Кажется, я понял. Я всего-то в армии год отслужил, а тех парней, с которыми вместе был, до сих пор помню. Что уж говорить о тех, кто рядышком воевал, пусть и не вместе.
Еще мысленно усмехнулся. Ишь, из-за Егорушкина с меня в ресторане не слупили лишнюю двадцатку. А тут, оказывается, из-за него же и ходатайство написали.
– Егорушкин – парень хороший, вот только слишком порывистый, – похвалил я городового.
– Еще он по бабам ходок, – хмыкнул исправник. – Был бы он посерьезнее, я бы его уже на помощника пристава вывел. А там, глядишь, и в приставы бы поставил. С его медалями да послужным списком – прошел бы в коллежские регистраторы без экзамена. Ухтомский-то мне недавно сказал, что еще год отслужит, а там в отставку уйдет. И где я ему замену найду?
О, и тут, как у нас. То есть – как в кино про Анискина. Старый участковый-фронтовик собирается на пенсию, а равноценной замены нет.
– Попробуем уговорить Антона Евлампиевича, –
Я уже собрался попрощаться и выйти, но решил спросить совета у исправника.
– Василий Яковлевич, не подскажете, у кого бы мне про Двойнишникова поспрашивать? Мещанин, свою мастерскую имел…
– А вы в архив городской управы заходили?
– В городской управе есть свой архив? – удивился я.
– Конечно. Там разные документы – запросы, ходатайства, справки и все такое со времен царя Гороха. Ну если и не со времен Гороха, – усмехнулся исправник, – то со времен императрицы Екатерины Великой. Как только матушка приказала города уездные создавать, при них архивы и появились. Как же бюрократическим учреждениям без канцелярий? Сто с лишним лет документы копятся. Так что, как выйдете от меня, завернете за угол, там дверца маленькая.
Бородатенький канцелярист, которого правильнее именовать архивариусом, был одет в потертый сюртук, старую рубаху со шнурком, вместо галстука, глазенки прятал под кругленькими очечками с надтреснутым стеклышком.
– Так все-таки, Иван Александрович, что именно вас интересует?
– Михаил Артемович, – начал я объяснение, – вы ведь слышали о смерти Двойнишникова?
– Слышал-слышал, – закивал архивариус. – Город-то у нас небольшой, убийства нечасто случаются. Вон за последнее время аж целых два, прежде-то и за год ничего не происходило.
Архивариус посмотрел на меня укоризненно, мол, пока не приехал новый следователь, ничего не происходило, никого не убивали, а теперь вот целых два. Или мне уже начинает мерещиться?
– Двойнишникова-то я и не знал почти, – сказал канцелярист. – В церкви видались, еще я ему свой самовар как-то лудить носил. Но давно это было, лет двадцать назад, может и больше. Мастерские у него свои были на Старой пристани. Работу хорошо делал, хоть и брал дорого. Помню, что за полуду он с меня пятнадцать копеек взял, это все равно, что нонче рубль.
– В мастерских он один работал? Или еще кто-то с ним был? – оживился я. – Подмастерье какой-нибудь или напарник?
Архивариус, немного подумав, покачал головой:
– Нет, один. Так у него и мастерские-то – клетушка, чтобы инструменты поставить да заказы взять. Верстачок стоял, стол. Там и одному-то работы мало. Пристани-то уже на ладан дышали, заказчиков для слесаря мало.
Ну вот, и тут облом.
– Ищу я, Михаил Артемович, хоть какие-нибудь следы, – сказал я. – Жил себе человек, сорок лет в мастерской проработал, жену имел, а теперь о нем никто ничего не знает. Но так не должно быть, верно? Должен же был Двойнишников оставить хоть какую-нибудь память? Ссора какая-то, спор. Не знаю, с чем это может быть связано. С работой, с имуществом. Хрен его знает, если честно. Вот и ищу какие-нибудь следы.