Госпожа попаданка
Шрифт:
Неожиданно послышался рев труб — Лена не поняла, откуда они исходят, но все сборище тут же взвыло в неистовом восторге. Словно по команде все твари уставились на небо и Лена, проследив за их взглядами, увидела, как на сияющую в ночном небе полную Луну, медленно наползает черная тень. Это походило на лунное затмение — вот только Черное Солнце наползало на диск как-то странно, не сбоку, а сверху. Вскоре в ночном небе, словно улыбка Чеширского Кота, висел лунный серп с устремленными кверху острыми рогами. На этом затмение словно застыло — вопреки всем законам физики, оно не спешило ни отступать, ни закрывать Луну целиком.
Снова взвыли трубы и извивающиеся растительные фигуры вдруг расступились, выпуская на поляну некую процессию. Поначалу Лена приняла их за очередных чудовищ, но тут же поняла,
Все сборище почтительно расступилось и Кресцент подошел к непристойному идолу, на котором изнывала от похоти Люсинда. Ярко вспыхнули и тут же погасли костры, окружавшие черный фаллос, мигом стихли вой и блеяние.
— Эгипан! — вскричал Кресцент, — Черный Козел Лесов, дети твои приветствуют тебя! Ты, от кого происходят все стада тучные, чьи раздвоенные копыта вечно попирают врагов дома Роуле. Много веков прошло с тех пор, как ты явился в чащобу, что простиралась на месте Турола и от семени твоего родился Руол Однорогий, основатель моего рода. Я, потомок от крови твоей, о Великий Рогатый, по сей день несу на себе его отметину.
Он склонил голову, так чтобы всем было видно рог на его голове.
— В ту ночь, когда был зачат Руол, — продолжал Кресцент, — на небе светила Рогатая Луна — как и сейчас. Перед тем как уйти в Лимб, он изрек пророчество — дева, что родится в такую же ночь, отдаст невинность основателю рода, чтобы он возродился в ее сыне.
Многоголосый торжествующий вой пронесся над поляной, когда карлик величавым жестом указал на Люсинду.
— Вот она, рожденная в ночь Рогатой Луны, дщерь от чресел моих, что преподнесет свое девство в дар Первопредку. Во имя Асмодея, во имя Эгипана, во имя Баала — восстань из Лимба, Руол Однорогий и пусть священное семя твое оплодотворит чрево сей девицы и возродит тебя средь ныне живущих!
Гарон подвел к нему черного козла, который рухнул, как подкошенный, на колени перед бароном. Кресцент, передав посох сыну, выхватил меч и полоснул им по горлу козла. Громко блея, животное повалилось на бок, орошая кровью подножие жуткого идола. Кресцент и Гарон отступили на несколько шагов, не сводя взгляд с хрипящей в агонии скотины. Неотрывно смотрело и прочее сборище: даже Лена прекратила вырываться из лап мертвеца-растения, замерев в ожидании чего-то ужасного.
В черной земле у подножия идола что-то зашевелилось и внезапно заколосилось множеством стеблей. Они прорастали и сквозь почву и сквозь труп козла, словно подпитываясь от все еще струящейся крови. Алые цветы раскрывались в глазах твари, множество побегов прорастало сквозь черную шкуру, делая ее еще более густой и кудрявой; голову накрыла шапка из красных листьев с черным отливом. Все тело покрылось множеством виноградных гроздьев — вот только вместо ягод на них вращались налитые кровью глазные яблоки. Внезапно обвитый лианами козел зашевелился и встал на ноги — сначала на четыре, а потом уже и на две. Страшная рана на горле заросла лианами плюща и дикого винограда, будто ожерельем охватившим звериную шею. В очертаниях бараньего тела появилось нечто человекоподобное, а передние ноги обернулись когтистыми лапами. Между этих ног гордо вздымался огромный член, с налитой кровью головкой — копия черного идола. Невообразимое отродье подняло голову к Рогатой Луне и из оскалившейся зубами пасти вырвался блеющий рев.
— Возьми избранницу твою, о Роул Однорогий, — вскричал Кресцент, — пусть под сенью Рогатой Луны начнется брачная ночь.
В упоении барон скинул одежду, как
— Не волнуйся, девка, — сказал он, — для тебя я тоже приготовил нечто особенное. Когда закончится главная часть, ты познаешь настоящего самца — и не одного! Как и твой друг — не часто козлам удается повеселиться со львом. Вы обе заплатите за смерть моих сыновей: ваша кровь насытит наших предков, а ваши тела — нашу похоть.
Он захохотал, глядя в глаза Лены, полные бессильной ненависти, и перевел взгляд на Люсинду, даже сейчас не переставшую ласкать себя нефритовым фаллосом. Огромная лапа протянулась к баронской дочке и вырвала амулет из ее рук, после чего восставший из мертвых монстр ухватил ее за талию и поднял в воздух перед собой.
— Даааааа!!! — заорала Люсинда, извиваясь в его лапищах, — возьми меня, о Руол. Насыть своим семенем мое чрево! Возродись во мне, о Однорогий Козел!
Ее вопли слились в нечленораздельный визг, когда огромный член вошел в текущее влагалище. В тот же миг однорогое чудовище издало жуткий рев, в котором слились гнев и разочарование. Ликование на лице Кресцента сменилось недоумением, а там и неподдельным испугом, когда его первопредок, сорвав Люсинду со своего члена, ухватил ее за ноги и с размаху приложил о черного идола. Голова баронской дочки лопнула словно спелый арбуз, забрызгав все вокруг кровью и мозгами. Чудовище издало новый рев, в котором Лена различила лишь одно слово.
— ЛЖЕЦ!!!
Увидев искаженную гневом морду Кресцент ухватился за меч, но монстр одним ударом сбил его на землю и, поддев барона на рога, вскинул его в воздух. Удар о черного идола переломал Кресценту все кости и он изломанной куклой упал под топтавшие его копыта.
— Я покажу вам, что такое настоящая ночь Рогатой Луны!!! — проревело чудовище, — Йа, Эгипан!!! Во имя отца моего, да будут все кричать, убивать и веселиться!
У всех тварей словно разом перегорел какой-то предохранитель — сатиры, фавны, минотавры, разномастные гибриды, — все они с воем и надрывным блеянием принялись убивать друг друга. Похоть уступила место кровавому безумию: сатиры и минотавры разрывали на куски вопивших от страха блудниц, обмазываясь их кровью и цепляя на шеи гирлянды из внутренностей. Стражи в масках пытались отбиваться, но и их растерзали косматые изуверы. Лишь единицам удалось добежать до края поляны, где их схватили извивавшиеся руки-лианы. Растительные отродья не делали разницы между людьми и прочими тварями удушая и разрывая на части всех без разбора.
— Огонь, да освободит вас, родичи!!! — проревел Роул. Выхватив из ближайшего костра пылающую ветвь, он швырнул ее в растение державшее Лену. Ветви и листья вспыхнули и цепкие лианы вдруг расплелись — словно исчезла сила, оживлявшее чудовище. Лена не стала гадать, почему так получилось: получив свободу, она метнулась подальше от пылавших растений. Однако, удирая от огня, она сразу очутилась посреди кровавой бойни, где сражались все против всех. Лена увидела Гарона — последний из сыновей Кресцента, с ожесточением сумасшедшего рубил рогатых чудовищ отцовским мечом. Он и сам выглядел не очень — грязный, залитый своей и чужой кровью. Какая-то тварь, умирая, выцарапала ему глаз, но оставшийся блестел безумным блеском. На него кинулось сразу трое сатиров, но Гарон одним ударом меча обезглавил двоих, а третьему подрубил колени, заставив биться в предсмертных судорогах. Дико озираясь, он увидел Лену и его единственный глаз вспыхнул нечеловеческой ненавистью.
— Проклятая сука!!! — прорычал он, — это все из-за тебя!!!
Он вновь вскинул меч, но опустить уже не успел — послышался громкий рев и за спиной Гарона, гремя обрывками цепей, взвилось серо-желтое тело. Пещерный лев обрушился на нового барона Роуле, с хрустом сворачивая ему шею.
— Вулрех! — закричала Лена, подхватывая брошенный на землю баронский меч. Она встретилась взглядом с пещерным львом и прочла в его глазах то же, что поняла уже и сама — выхода не было. Вокруг них царила кровавая вакханалия, а поляну окружал кольцом пожар, стремительно распространявшийся по саду.