Готамерон. Часть I
Шрифт:
Фигура стремительно развернулась и наотмашь ударила его кулаком в грудь. Дыхание остановилось. Юноша против воли поднялся в воздух и рухнул на груды камней у края уступа. В затылок вонзилось что-то острое. Голову наполнила неприятная тяжесть. Руки и ноги перестали двигаться. Тело обволокло жаром, словно его укрыли десятком шерстяных одеял. «В голове дырка, и со спиной тоже непорядок», — догадался он, глядя в темнеющее небо.
Каменный гигант должен был добить его. Он долго лежал в сгущающихся сумерках и ждал удара, но смерть не спешила. Юноша пытался звать мучителя, умолял прекратить боль, но тот все не шел. Прошло время, прежде чем небо наполнилось светом звезд. Тогда он услышал звуки, но это была не каменная поступь,
Вскоре небо над уступом огласили удары крыльев. Со всех сторон к скале начали слетаться вороны, каркая и кряхтя, словно старики; триумфально возвещая о начале пиршества.
***
Верф открыл рот собираясь закричать, а когда проснулся — понял, что сидит на скамье рядом с огромным стеллажом, опустив голову на полку. Он был в подвалах кеновии. В безопасности. Никто не собирался его есть, по крайней мере, сейчас.
Сбросив с головы теплый капюшон, он осмотрелся. В скриптории как всегда было темно и тихо. Над головой возвышались ряды полок, с которых на него взирали корешки старинных фолиантов, чьи страницы по велению мастеров запрещалось тревожить громкой речью. Рядом раздавался шепоток Дольфа, вслух читавшего какую-то книгу. Толстяк Уотт стоял в стороне за пюпитром с пером в руках.
В глубине арочной залы, за широкими столами с книгами в руках сидели еще два прислушника. Большие настольные лампы с маслом освещали их изможденные лица. На одном из читателей была одежда мирянина и плотный шерстяной жилет поверх рубахи, от которого зудело все тело. Стало быть, парень серьезно провинился. Так мастера обычно наказывали лентяев. Прислушники бесшумно шевелили губами, водя пальцами по желтым страницам. Этих братьев здесь не было, когда он уснул. Наверное, задержались на каком-нибудь складе у мастера Торакса или в лаборатории Павиана.
— Опять дурной сон. Дурнее дурного, — шепотом проворчал Верф, поглядев на Дольфа.
Паренек не заметил его пробуждения. Стоя в желтоватом сиянии светильника, он продолжал вслух бороздить чернильно-бумажный океан. В свои семнадцать по-другому читать молодой южанин пока не умел.
— Нет существа более мерзкого, чем собака. Согласно трактату «О паршивой овце», вышедшему из-под пера Иеронима Ларанского, собака — это паразит, некогда изгнанный из волчьей стаи, но легко подстраивающийся под окружающую среду, способный втереться в доверие к человеку и стать другом. Жители Эквитании, до сих пор остающиеся под пагубным влиянием велинкронского наследия, держат их в качестве домашних животных, забывая, что существо, поедающее испражнения и готовое спариться даже с ногой хозяина, не может считаться другом праведного магорца…
Верф сидел неподвижно, облокотившись на полку, и лишь водил головой из стороны в сторону. Вдыхая запах старых книг, он наблюдал за происходящим, старясь дышать как можно глубже. Контроль дыхания — был одной из важнейших наук, которой обучали в кеновии. Чтобы правильно колдовать, трезво мыслить и сохранять спокойствие в любой ситуации нисмант обязан был овладеть этим знанием в совершенстве.
Вскоре тревоги ушли вместе с кошмаром, но абсолютного покоя он так и не достиг. Сон изменился. Вторую ночь подряд каменный истукан его только калечил, но добивала стая ворон. Непонятно, к чему это, и чего на самом деле ждать на стезе практика. С тех пор, как два дня назад они вышли из лабиринта под кеновией, он старался поменьше думать и побольше молиться. Половину сегодняшнего дня он провел один у себя
— Мастер Иероним выделяет три ключевых фактора, изобличающих предательский характер собаки, — возобновил чтение Дольф, перевернув страницу фолианта. — Первый — собака неразборчива в выборе хозяина. Пребывая в одиночестве, она готова привязаться к любому встречному и служить ему ради еды и крова. Такое поведение напоминает наемный труд, но не дружбу. Второе — собака двоедушна и полна коварства. Это доказывает простейший эксперимент с поднесением брошенной палки. Некоторые называют это игрой, но что если заменить палку мечом? Не это ли доказывает, что собака косвенно готова поднять оружие против своего хозяина? Третье — немотивированная агрессия. Кроме собаки, в Магории нет ни одного прирученного животного, способного сознательно отнять человеческую жизнь. Волков, которые заменяют нам собак, прирученными называть ни в коей мере нельзя. Волк отличается свободолюбием и осторожностью, в то время как собака демонстрирует лишь раболепство, перемежающееся с неконтролируемыми вспышками гнева…
Посмотрев на Уотта, прилежно переписывавшего какую-то книгу, он снова попытался задремать, но сон не шел. Надо было провести остаток вечера в келье. В скрипторий он спустился только за компанию с братьями и мигом уснул. Рвение искать что-то о каменных монстрах у него пропало после нового сна, смысл которого запутал его окончательно. К тому же бестиарий Герхарда давно унесли в библиотеку. Говорить о големах и каменных часовых с мастерами он не решался. Если Нисмасс и впрямь посылал ему эти видения, то все теперь было в его руках.
— Проснулся? — раздался над ухом насмешливый голосок паренька. — Чего только не начитаешься перед сном. Ага? У нас на Гримхолде собак любят. В Руане они стада охраняют, а на Миркхолде их давно истребили.
Дольф уселся на скамью, расчехлил бритву и стал водить ею по руке, срезая прозрачные волоски. Верф с места не двинулся, продолжая глазеть на Уотта. Толстяк так глубоко ушел в себя, что, казалось, не заметил бы и удара молнии. Страница манускрипта, закрепленная перед ним на специальном держателе, слово за словом продолжала наполняться смыслом.
В их закостенелом мире книги существовали только благодаря одержимым людям, таким как Уотт. Когда лист превратится в полноценную часть произведения, он отдаст его рисовальщикам. Те, в свою очередь, украсят поля рамками и орнаментами, добавят иллюстрации и, если потребуется, выведут заглавные буквицы. Потом стопки страниц положат в тиски переплетчиков, которые соберут все труды воедино и снабдят обложку зажимами. Со временем книга займет полку в богатом доме или осядет в здешней библиотеке. Все буду счастливы, кроме бедняги Уотта, который сам того не заметив потратит на это дело несколько лет своей жизни.
— Трудится наш герой, — без улыбки заметил Дольф. — «Крипторий» ему дом родной. Пока нас на севере будут грызть волки, этот наскоблит себе на мантию пером. Да?
Верф неохотно кивнул, состроив рожу, но Дольф как всегда ничего не заметил и стал тараторить без умолку.
— Так что ты думаешь насчет собак, а? Я, когда был на Эквитании, видел, как крестьянские дети издевались над пойманными щенками. Перекинули через сук веревки, связали им задние лапы и подвесили, словно гири, а потом стали раскачивать, чтоб малыши бились головами друг об дружку.