Готамерон. Часть I

Рид Элисон

— Мой приятель Ульм сегодня помогал готовить ужин и, по приказу Торакса, должен был лично отобрать на пастбищах лучшую овцу. Тогда мы и вспомнили о вашей ясноглазой овечке. Как ее звали? Жизель, кажется… Все знают, что эквитанские овцы — лучшие в мире.

Рука Дольфа потянулась к лицу. Дрожащие пальцы забрались в рот, коснувшись языка. Верф с тревогой наблюдал за реакцией приятеля. Сперва ему даже показалось, будто паренек хочет засунуть руку в желудок и достать все, что осталось от любимой овцы, которую они с Уоттом нежили весь год.

— Кстати, по моей просьбе, он положил тебе самый нежный кусок. — В полном молчании, Рег осушил кубок и громко рыгнул. — Эх, Дольф. Хватит уже мечтать о волшебстве. Чудес

в жизни не бывает. В семнадцать лет без навыков и поддержки, ты в глуши копыта откинешь, как твоя овечка.

Имарос и Куртц посмотрели на паренька в смятении. Здоровяк Кенред только ухмыльнулся, облокотившись об стол. Остальные, затаив дыхание, ждали, что будет дальше. Все знали, как дорога им с Уоттом была эта овца.

— Ну так как, ты меня пожалеешь, чтобы выжить? — понизив голос, спросил Рег.

Верф незаметно взял паренька за руку, решив, что он по привычке начнет махать кулаками, но Дольф так и остался сидеть с опущенными в тарелку глазами. Потом, чувствуя взгляды окружающих, сын рыбака все-таки произнес:

— Помимо жалости, Нисмасс еще призывал к терпению. Передай мою благодарность брату Ульму за нежный кусок и обязательно береги себя, брат Рег. Надеюсь увидеть тебя здесь вновь, когда стану нисмантом, дабы показать тебе, что чудеса существуют. Обещаю, они будут ожидать вас обоих день и ночь, даже если вы решите покинуть кеновию навсегда.

3-й месяц весны, 24 день, Тридвор — I

Город ожил с первыми лучами солнца. Как всегда искра жизни вспыхнула в нижнем пределе, а затем, подобно пожару, расползлась по всему Готфорду. Первыми в море вышли рыбаки. На узких одномачтовых лодчонках сотни морских охотников покинули лагуну и поплыли в сторону горизонта. На верфях застучали молотки и завизжали пилы. Узкие песчаные улочки и деревянные лестницы среди холмов наводнили грязные фигуры. Жители нижней четверти с самого утра начинали работать. Бездомные просили милостыню. Кто-то спешил на подряды в цеха. Старые рыбаки проверяли сети на пирсах и собирали водоросли на продажу фермерам. Докеры выстраивались возле портовой канцелярии, где собирали разгрузочные команды. Женщины целыми толпами выходили из домов и шли по улицам, неся к ручью глиняные кувшины.

За трущобами последовала средняя четверть. Как только солнце поднялось над линией гор, затрубили пастушьи рожки. Те немногие горожане, содержавшие овец в черте города, стали выводить свои небольшие отары к пастбищам. Открывались мастерские. На мощеных улицах и площадях появились ремесленники и галантерейщики. За ними к лавкам потянулся простой люд, в ранний час покупавший еду или выпивку. Сонные караульные на стене дожидались, пока часовой сержант откроет ворота. Ближе к утру подъемный мост за барбаканом пересекли первые повозки фермеров и охотников, успевших миновать разбойничьи леса. С их прибытием зашевелились остальные лавочники. Жизнь наполняла Готфорд постепенно, разрастаясь ярус за ярусом, пока не достигла верхнего предела, жители которого просыпались позже всех.

Здесь, за высокой кирпичной оградой на краю Площади Брума стояло трехэтажное здание ратуши. В просторном холле, обшитом досками, слушая шум улиц, сидели самые влиятельные люди города. Расположившись за длинным столом у потухшего камина, трое смотрели на губернатора.

Барон Мариус давно попрощался с молодостью. На своем посту он провел без малого двадцать восемь лет. В 428 году его — молодого и полного сил юношу — по протекции отца назначили на эту должность. Мариус занял место королевского ставленника Элиаса в тот самый год, когда Реман II издал указ о расширении шахтерского городка Пайнрут в Рудных горах. Наладив поставки риклия и кладенцовой руды из Орклада в Готфорд, а затем и в Старград, Мариус проявил себя с лучшей стороны, за что вторично получил должность, уже пожизненно.

С тех пор на лице его появилось множество морщин. Зеленые глаза по-прежнему пульсировали энергией и огнем, но в них уже не было того азарта, с которым он когда-то переступил порог ратуши. Желание навести везде порядок и помочь нуждающимся людям улетучилось в первый же год, лишь только он осознал, какую дыру решил заткнуть им король. Посему губернатор все оценивал трезво, держался правил и любое нововведение воспринимал как угрозу.

Именно эти черты характера в хозяине Готфорда Вульфгард недолюбливал больше всего. Сидя за столом, он недовольно барабанил пальцами по внутренней стороне столешницы. Узкое кресло, с трудом вместившее его тело, опасно поскрипывало. Бросая хмурые взгляды на фигуру барона, застывшую во главе стола, Вульфгард время от времени пощипывал черные как позем бакенбарды. Мариус всегда внимательно слушал его прошения, чаще касавшиеся обороны города и закупок оружия, чтобы потом благополучно о них забыть. Люди в глуши ко всему новому относились с недоверием, и Миркхолд не был исключением. Главным аргументом в пользу губернатора служил тот факт, что за четыреста лет, несмотря на атаки пиратов и бандитов, город каким-то чудом устоял. Это, по мнению Вульфгарда, знавшего историю острова, и впрямь можно было объяснить только чудом.

Сидевший напротив судья Гримвард тоже был далек от довольства. Его тонкие пальцы перебирали складки безразмерной малиновой туники, которую носили все судебные представители Магории. Иногда он дотрагивался до круглого амулета с фиолетовым камнем, висевшим у него на шее, иногда обращал внимание на свою красную конусообразную шапку с черным шнурком, время от времени, то снимая, то надевая ее. Коренастый секретарь Гуннар, расположился чуть поодаль в уголке холла и, от нечего делать, выводил пером на полях пергамента витиеватые узоры. Время от времени трусоватый человечек с длинными сальными волосами бросал робкие взгляды на важных господ и покусывал кончик пера кривыми зубами. Глядя на него, Вульфгард всякий раз порывался с желанием плюнуть. Как и любой другой мелочный человек, Гуннар был до тошноты педантичен. О его присутствии на городском совете в свое время похлопотал лично Гримвард. В обязанности писца входило собирать теневой налог с контрабандистов в нижнем пределе, а также вести дела с некоторыми гильдмейстерами и заезжими торговцами артефактами. Вульфгард это знал, но сделать ничего не мог, поскольку приказы Гуннару отдавал их неподсудный судья.

Третьим влиятельным господином за столом был худощавый бородач в красном джеркине. Это был гильддеп Ларанской торговой унии, чье представительство находилось в Готфорде. На одежде его голубыми нитями был вышит бэдж, изображавший золотой корабль с крыльями, застывший поверх синих волн. Граф Вассертрум слыл человеком практичным и терпеливым, но отличался жутким, даже по меркам богачей, высокомерием. Чаще в разговорах он молчал, а к людям за стенами верхнего предела и вовсе предпочитал обращаться через сопровождавшего слугу. Возможно, причиной тому была рана на лице, которую он, будучи юношей, получил во время поединка. Смятая скула не позволяла ему громко говорить, отчего речь гильддепа, вкупе с южным акцентом, звучала непривычно для местных.

Он помнил тот день, когда Вассертрум появился на острове. С собой богач привез красавицу дочь, полсотни сундуков, отряд наемников и толпу слуг-южан, заняв два дома в верхнем пределе, откуда принялся диктовать волю торгового совета Ларана. К мнению гильддепа прислушивались все, включая барона Мариуса. В остальные дела губернатора Вассертрум не лез, большую часть времени, предпочитая сидеть у себя в особняке за бумагами или сочинять поэмы в саду за домом.

Впятером они провели достаточно много времени. Наконец, затянувшееся молчание нарушил сам губернатор.