Град огненный
Шрифт:
— Ты прав, — говорю я. — Нужно идти до конца, — наконец, поворачиваюсь к нему, спрашиваю: — Я могу взять фамилию Вереск?
Торий приподнимает брови.
— Ну… — отвечает с запинкой, — думаю, Лиза не будет против.
Я киваю и отлепляюсь от ржавой посудины. Ноги вязнут в тумане, шаг дается с трудом. Но Торий аккуратно поддерживает меня за плечо, и на этот раз я принимаю его помощь.
Вертолет взмывает над аэродромом, а кажется — это земля проваливается в бездну Эреба. Заброшенные здания выступают из тумана, как старые кости. Осиротевшая
Мои воспоминания прерывает звонок. А я сижу и не могу сообразить, то ли это продолжает реветь чудовище из моего прошлого, то ли кто-то настойчиво пытается попасть в мою квартиру. Трель не прекращается. Я прячу дневник, поднимаюсь и иду открывать.
На пороге стоят двое в полицейской форме.
— Ян Вереск? — спрашивает мужчина и демонстрирует красное удостоверение. — Мы из следственного отдела. Разрешите войти?
Стою, намертво ухватившись за дверную ручку.
— Чем обязан? — все-таки произношу сухо, стараясь не выдать внутреннего волнения. Но в голове сразу отголоском звенит тревожная мысль: они пришли из-за моего срыва? Их послал Морташ?
Рыжеволосая женщина оттесняет коллегу в сторону.
— Разговор серьезный, — жестко говорит она. — И не для посторонних ушей. Поэтому рекомендую нас впустить, чтобы избежать недоразумений и не привлекать вас к ответственности, как препятствующего следственным действиям.
Я отхожу в сторону и пропускаю полицейских в квартиру. Они переглядываются, даже не пытаясь скрыть пренебрежения. Проходят в комнату и осторожно присаживаются на стулья.
— Инспектор Майра Каранка, — представляется женщина. — А это лейтенант Александр Вальц. Мы хотим задать вам несколько вопросов… господин Вереск.
Мое имя она произносит с видимым отвращением. А я, в свою очередь, узнаю инспектора. Именно она вела мое дело три года назад, во время моего первого посещения Дербенда. И именно из-под ее носа меня увели спецслужбы, чтобы поместить в лабораторию и завершить эксперимент 'Четыре'.
— Вижу, вы узнали меня, — желчно продолжает Майра. — Я вас тоже. Но не волнуйтесь, у ваших прошлых преступлений слишком большой срок давности.
— Я был амнистирован, — только и могу, что выдавить в ответ.
Майра снисходительно усмехается.
— О, я отдаю должное вашим покровителям! Но мы пришли не за этим.
Мужчина буравит меня внимательным взглядом.
— Господин Вереск — произносит он, — где вы были в ночь с двадцатого на двадцать первое апреля?
Я прислоняюсь к стене и складываю на груди руки.
— На благотворительном концерте, — отвечаю спокойно. — В чем вы обвиняете меня?
— На концерте присутствовал васпа по имени Расс Вэйлин? — не отвечая на мой вопрос, гнет
Я хмурюсь. Обхватываю себя за локти, ощущая, как предательски намокают мои ладони.
— Присутствовал, — подтверждаю.
— Как он себя вел? — не отстает Вальц. — Не делал ли чего-то, ему не свойственного?
— Он читал свои стихи, — цежу я сквозь зубы. — И да, для васпы это несвойственно. Несвойственно, но не преступно. К чему эти вопросы?
И в памяти некстати всплывает синюшное лицо Пола и шея, сдавленная ремнем. Между стеной и позвоночником будто прокатывается снежная лавина. Я подаюсь вперед, взволнованно спрашиваю:
— С ним все в порядке? Он… жив?
Майра закатывает глаза, отвечает:
— Жив, насколько это значение применимо к васпе.
— Во сколько он ушел, вы помните? — задает вопрос лейтенант.
— Я ушел раньше, — отвечаю. — Это было в девять двадцать пять. Расс остался на концерте.
— Вы точно запомнили время?
— Я всегда и все запоминаю точно.
Полицейские переглядываются снова.
— Что ж, — говорит Вальц и поднимается. — Благодарю за сотрудничество. Других вопросов пока не имею.
Майра поднимается следом. Она не удостаивает меня и взглядом и решительно идет к двери, словно хочет поскорее покинуть логово зверя.
— Вы так и не пояснили цель своего прихода! — говорю им вслед. — Почему вас интересует Расс? Где он?
Вальц притормаживает у порога, оглядывается через плечо и отвечает терпеливо, будто делает мне одолжение:
— Расс Вэйлин находится в следственном изоляторе. Он арестован по подозрению в убийстве.
И когда я врастаю в пол, чувствуя, как доски подо мной расходятся и превращаются в густой, засасывающий меня кисель, ухмыляется и заканчивает:
— Поэтому настоятельно рекомендуем вам явиться завтра в девять утра в участок для дачи показаний. А пока — хорошего вечера.
Он хлопает дверью. Мигает и перегорает лампочка, погружая мой мир в первозданную тьму.
Зверь обретает свободу. Зверь убивает. Зверя возвращают в клетку.
И глупо надеяться на избавление.
ЧАСТЬ 3
23 апреля (четверг)
Клетка — это не всегда плохо. По крайней мере, для зверя, подобного мне.
Год, проведенный в реабилитационном центре, оказался на редкость спокойным и светлым. Он полнился надеждами, запахами медикаментов и свежего белья, перестуком каблучков по чистому паркету, смехом и пустыми разговорами, не запрещенными новым Уставом. И персонал был дружелюбен и открыт. Даже когда я приходил к дежурному санитару и говорил, что меня накрывает — никто не уточнял, что я имею в виду, и не задавал вопросов, не смотрел с осуждением, не шарахался от страха. Они делали свое дело слаженно и дружно — рой трудолюбивых пчел, несущих жизнь. С ними было легко и не страшно. Я думал, так будет всегда.