Град огненный
Шрифт:
— Это значит подписать смертный приговор, — мрачно откликаюсь я. — Тест Селиверстова рекомендовано проводить не чаще, чем раз в два года.
А про себя думаю, что люди просто поджарят его мозг на вертеле и вышвырнут на помойку, как шлак.
Торий вздыхает. Он размышляет весь день, а под конец рабочей смены приходит в лабораторию, где я заполняю скопившиеся за время моего отсутствия бумаги.
— Почему бы тебе не позвонить доктору Поплавскому? — предлагает он.
Я хмыкаю и прикусываю пластиковый колпачок ручки.
— Пхохая
— Это отличная идея! — не сдается Торий. — Хлоя говорила что-то о привлечении независимого эксперта. Доктор Поплавский не является куратором Расса, но хорошо ориентируется в теме. Только вспомни, как быстро он поставил тебя на ноги без всяких повторных тестов!
Я снова хмыкаю и выплевываю колпачок.
— Сонные дротики или убийственный тест? Дай-ка подумать… предлагаешь снова выбрать дротики?
Торий пожимает плечами и поворачивается спиной.
— Как знаешь.
— А если он работает на Си-Вай?
— Иди к черту!
— Не забудь про списки, босс! — кричу ему в след.
Тогда он повторяет тот самый неприличный жест, что запечатлен на исторической пленке. А я в сердцах отшвыриваю ручку, и какое-то время бессмысленно смотрю на календарь, где изображена лягушка, упирающаяся в разинутый клюв подхватившей ее цапли.
"Никогда не сдавайся!" — гласит дурацкая подпись под дурацкой картинкой.
Я протягиваю руку к телефону и снимаю трубку.
24 апреля (пятница)
Семь сорок пять.
Она действительно пунктуальна, как и говорил Расс. Проходит мимо, беспечно покачивая футляром и подняв воротник плаща — утро сегодня ветреное. Я окликаю ее:
— Жанна!
Девушка вздрагивает и круто оборачивается на каблуках.
— Ох, — произносит она. — Вы меня напугали.
Нахмурившись, скрипачка пытливо рассматривает мое лицо, будто силится вспомнить, где видела раньше. Это у меня память цепкая, а у нее оказалась не очень. Возможно, все васпы для людей одинаково серы, и достойны внимания не больше, чем пролетающие мимо мухи.
Вот только тревога в глазах девушки напоминает о том, что мухи когда-то умели больно жалить.
— Вы наш новый дворник? — наконец, спрашивает она.
Вопрос кажется столь нелепым, что я едва сдерживаю улыбку — спугнуть девушку не хочется. Поэтому представляюсь:
— Ян Вереск. Друг Расса Вэйлина. Помните его?
— Поэт с благотворительного концерта? — спрашивает скрипачка, и голос теплеет.
— Именно так. Я знаю, что с концерта вы ушли вместе.
Скрипачка заводит за ухо темную прядь. Тревога сменяется напряжением.
— Если и так, что с того? — сдержанно произносит она. — Я свободный человек и приличная девушка. Вы меня в чем-то обвиняете?
"Только в том, что болван Расс растерял свою хватку", — чертыхаюсь про себя, но вслух говорю:
— Мой друг арестован. Если вы не дадите показания — его
Теперь она явно выглядит испуганной.
— Арестован? За что?
— По подозрению в убийстве.
И Жанна охает, прикрывает рот ладонью.
— Он не убивал, — поспешно говорю я. — Его подставили. Не знаю, о чем вы говорили наедине… Но этого хватило, чтобы Расс совсем потерял голову. И не заметил, как в его квартиру подбросили орудие убийства.
— Он просто проводил меня до остановки, честное слово! — ее глаза набухают слезами, губы дрожат, и теперь она напоминает маленькую перепуганную девчонку. — Мы говорили… о музыке, о стихах… Потом я уехала, — она мотает головой, и налетевший ветер превращает ее черные волосы в воронье гнездо. — Как это получилось? — шепотом спрашивает она. — Вы уверены…
— Я уверен в его невиновности, — жестко обрываю ее. — Так вы дадите показания?
Скрипачка перекладывает футляр из одной руки в другую, свободной ладонью приглаживает волосы. Ее руки дрожат. Потом она кивает и произносит тихо:
— Если это поможет… конечно, я дам. Когда?
— Сейчас.
Она кивает снова, повторяет:
— Конечно. Едемте.
В дверях я сталкиваюсь с Аршаном. Тем самым загорцем, о котором писал Пол и упоминал Расс. Я никогда не видел его в лицо, но узнаю сразу. Характерный разрез глаз и широкие скулы явственно говорят о происхождении этого человека, что выбегает из здания полиции так быстро, словно в след ему несется выпущенная стрела.
Налетев на меня, загорец отшатывается и вскрикивает, будто уколовшись о шипы терновника. В его глазах стоит неприкрытый ужас.
— Простите, — вежливо говорю я.
Загорец несколько раз сглатывает, взмахивает руками, будто чертит между нами религиозные символы, а потом сломя голову несется по ступеням. На углу его ждет автомобиль — сверкающий черный седан "Олимпия" с хромированной ланью на капоте. Здесь, в столице, на подобных машинах разъезжают разве что большие начальники. Не такие большие, как Морташ, но имеющие определенный вес в обществе. И загорец к ним явно не принадлежит — промасленная куртка, вытертые на коленях брюки, грязь под ногтями и запущенная стрижка указывают на то, что загорец принадлежит к простому рабочему классу.
И мне не надо расспрашивать инспектора, чтобы убедиться в правдивости своих подозрений. На ее столе лежит раскрытая папка, и я успеваю прочесть на верхнем листе несколько слов: "Протокол допроса свидетеля. Допрос начат в 7 час. 30 мин., окончен в 8 час. 20 мин. Старший следователь Александр Вальц в кабинете N 25 допросил по уголовному делу N в качестве свидетеля г-на Табгая Аршана, дата и место рождения… "
— Присаживайтесь, — говорит Майра, и ловко подсовывает протокол под кипу остальных бумаг. Сегодня — день отлива. По стенам не снуют живые тени, и мертвые не улыбаются мне с пожелтевших фотографий. И это успокаивает.