Граф Платон Зубов
Шрифт:
— Но государь, значит, обвинению подверглись все масоны? Это произведет настоящий переворот в нашем обществе.
— В том-то дело, что нет. Указ не распространяется на всех масонов. Он выбирает единственного среди них — кто общался с наследником престола — и на него одного обрушивает всю тяжесть необъясненных обвинений и фантастическую кару. Вы можете себе вообразить: 15 лет одиночного заключения в крепости!
— Боже праведный!
— И это еще в виде величайшей монаршей милости. Именно милости! Высочайший указ так и говорит,
— А у него, говорят, остались дети круглые сироты. Супругу господин Новиков недавно будто бы похоронил. Она кончила наш Смольный институт.
— Вполне вероятно.
— Не знаю, стоит ли вас, государь, огорчать еще одной подробностью. Но вы говорили о жестокости…
— Я слушаю, Катишь.
— Эти дети больны. Тяжело больны. Когда посланная главнокомандующим Москвы князем Прозоровским в новиковскую деревню команда производила обыск, солдаты настолько напугали детей, что один потерял с того времени дар речи, а другой бьется в постоянных нервических припадках.
— Наглядная иллюстрация к образу всемилостивейшей и справедливейшей убийце моего отца.
— Государь, им надо помочь!
— И тем приговорить к смертной казни. Императрица в таком случае отыграется не на вас или мне, а на самых беззащитных. Вы еще не поняли этого?
Петербург. Зимний дворец. Екатерина II, П. А. Зубов.
— Ты не перестаешь меня удивлять, мой друг.
— Что же на этот раз, ваше величество, вы хотите поставить мне в вину?
— Почему же сразу в вину. Я просто удивлена, что ты не прибег к моему вполне дружескому, да кстати и необязательному для тебя совету.
— Вы хотите сказать, я не озаботился получением соответствующего указа императрицы. Но я подумал, что шефу кавалергардов нет нужды беспокоить государыню таким простым вопросом, как назначение собственного секретаря. Я не ошибся — разговор идет об Альтести?
— Никогда не слышала этого имени.
— Что же из того?
— По–видимому, этот господин никак не зарекомендовал себя по службе и не известен среди высоких чиновников.
— Значит, у него замечательная перспектива. Кто знает, может, через считанные месяцы или даже недели вы сами захотите иметь Альтести в своей высочайшей канцелярии.
— Время покажет. Но хоть сейчас объясни мне, Платон Александрович, чья это креатура?
— Креатура? Вы полагаете, ваше величество, я не сумею сам отыскать полезных мне людей, во всяком случае, без подсказок ваших прямых слуг.
— Единственное, что я узнала о нем — он совсем недавно вступил в российскую службу.
— Ах, так вы уже собрали необходимые сведения, ваше величество. В таком случае у меня есть встречные претензии: почему вы не пожелали обратиться непосредственно ко мне? Чем вызвано ваше недоверие или предусмотрительность?
— Платон Александрович,
— И тем не менее чувствительно уязвили чувство собственного достоинства. Я не желаю жить, как таракан в стеклянной банке. Бели вы желаете применять свои методы просвещенного правления, или иначе — просвещенного сыска, то ради Бога, не на мне. Я этого не потерплю.
— Но, друг мой, ты снова возбужден выше всякой меры.
— Ищите причины в собственных действиях, ваше величество. Сомневаюсь, чтобы у вас был более преданный человек, чем Платон Зубов, и тем не менее вы не устаете его подозревать и проверять.
— Платон Александрович, ты делаешь из мухи слона.
— У нас разные точки зрения. Мне кажется, это ваше величество хочет представить слона мухой. Ваше величество поручили мне высокую должность, следовательно, я один в ответе за нее, а не вместе с вашими бесконечными соглядатаями и доносчиками.
— Друг мой, друг мой, ради Бога прости, если тебя так волнует этот твой новый секретарь. Я ничего не подозреваю и ни в чем никого не обвиняю, но разве не естественно хотеть узнать о тех, кто окружает близкого тебе человека? Если тебе неприятен этот разговор, давай его прекратим.
— И ваше величество без моего участия соберет все равно необходимые сведения о моем новом сотруднике. Нет уж, увольте, я предпочту сам отчитаться в интересующих мою государыню сведениях.
— Платон Александрович, ты незаслуженно обижаешь меня.
— Теперь мне еще предстоит выслушивать бесконечные сетования! Но я сказал, что сам отчитаюсь во всем и попрошу прекратить ваши розыски. Все равно они станут мне известны, а это ничего доброго не ворожит для наших отношений. Которыми я хотел бы бесконечно дорожить. Потому что ничего, кроме них, ценного не вижу в жизни.
— Как я люблю в тебе эту смесь независимости и искренности.
— Значит, во мне все же имеются какие-то достоинства. Это меня возвращает к жизни.
— Платон Александрович!
— Так вот, Альтести. Андрей Иванович вступил в Коллегию иностранных дел. Он не первой молодости. У него сын, уже вступивший в русскую военную службу. Он служит на сегодняшний день поручиком в Изюмском гусарском полку, и я не прошу для него никаких чинов или перемещений. Молодой человек вполне доволен своим положением, а его командиры — таким гусаром.
— Его фамилия говорит об итальянском происхождении.
— Андрей Иванович уроженец Рагузы.
— Рагузы?!
— Что вас так смутило, ваше величество? Этот город…
— Я слишком хорошо знаю этот город. Из него произошло несколько русских государственных деятелей самого высокого ранга. При Петре Первом…
— Не старайтесь меня убедить, что вас интересует Петр Первый, ваше величество. Бьюсь об заклад, речь идет о событиях меньше чем двадцатилетней давности. Не правда ли?
— Действия нашего флота в Средиземном море…