Грань. Игры со смертью
Шрифт:
Шорох шин прерывает её мысли. К поляне подъезжает велосипед — старый, со скрипящими педалями. На нём мама — светлые волосы растрепались, лицо красное от быстрой езды.
— Так и думала, что ты здесь! — кричит она, спрыгивая с велосипеда. Её голос дрожит от раздражения.
Астарта резко прячет пистолет за спину, под блузку, чувствуя, как холодный металл прижимается к коже. Если мама увидит, то запретит ей приходить к деду навсегда.
— Астарта, сколько можно? В школу не ходишь, на пианино играть не хочешь, рисовать, танцевать — ничего не хочешь! Ты вообще хоть чего-то хочешь в этой жизни?! — мама наступает, её глаза сверкают
Астарта молчит. Этот разговор повторяется раз за разом, и каждый она отвечает одно и то же: ей скучно, ей не нужно то, что навязывают. Но мама не слышит.
— Рита, хватит наезжать на ребёнка, — вмешивается дед, шагнув вперёд. — Ну не нравится ей твоя школа.
Астарта стоит столбом, глядя то на маму, то на деда. Ей не хочется кричать или спорить — это бесполезно.
— Да ей вообще ничего не нравится! Кем она станет без образования? — голос мамы срывается на визг.
— Кем-то да станет, — говорит дед спокойно. — Слушай, читать и писать ты её научила, остальному я научу. Домашнее обучение или как оно там теперь называется. У меня старое, но всё-таки высшее-то есть — зря, что ль, мучился? И мозги ей клепать не придётся.
Астарта оживает. Ей нравится эта идея — учиться у деда, а не в школе. Она смотрит на маму, надеясь, что та согласится.
— Мам, ты знаешь, что я не буду ходить в школу, — добавляет она, чтобы склонить чашу весов.
Наступает тишина. Мама хмурится, её пальцы сжимают руль велосипеда так, что костяшки белеют. Астарта напряжённо ждёт.
— Делайте что хотите, — наконец бросает женщина с досадой, машет рукой и уезжает, оставляя за собой облако пыли.
Астарта выдыхает, улыбка трогает её губы. Но в этот момент она чувствует что-то странное — чужое присутствие, как тень, что скользит за ней в её воспоминания. Это было на протяжении всех сцен и продолжается, но то усиливается, то затухает. Кто-то смотрит на её прошлое вместе с ней. Она встряхивает головой, оглядывается — лес, дед, тишина. Никого больше.
Ей четырнадцать. Лето, воздух пахнет хвоей и нагретой землёй. Астарта идёт к дому деда, шаги шуршат по тропинке. У лавочки она видит его — он собирает большой походный рюкзак, зелёный, потёртый, с множеством карманов. На лавке лежат удочки, складной нож, пара бутылок в бумажных пакетах.
— Ты куда-то собираешься? — спрашивает она, подходя ближе.
— Да, собираюсь. Ты со мной не идёшь, — отвечает он, не глядя на неё.
— Почему?
— Потому что с друзьями на рыбалку иду, вот почему, — ворчит он, засовывая бутылки в рюкзак.
Астарта хмурится. Рыбалка её не привлекает — дед брал её однажды, и она весь день скучала, пока он с друзьями пил и травил байки. Шутки взрослых, пропитанные алкоголем и усталостью, были ей непонятны.
Она берёт свой карабин — подарок деда — и уходит в лес одна. Без него приключения беднее, но сидеть дома она не хочет.
На следующий день она возвращается к домику. Дверь закрыта на замок. Деда нет. Астарта бежит домой, врывается в кухню, где мама моет посуду.
— Где дед? Когда он вернётся? — спрашивает она, задыхаясь.
Мама вытирает руки о полотенце, хмурится, достаёт телефон и набирает номер. Разговор короткий, но с каждым «Что?» её голос дрожит сильнее, лицо бледнеет. Астарта смотрит на неё, чувствуя, как холодок пробегает по спине.
— Что случилось? — спрашивает она, когда мама кладёт трубку.
Женщина оседает на кресло,
— Он умер.
Астарта замирает. Неверие мутит разум, слова мамы звучат как эхо из другого мира. Она кричит: «Такого не может быть!», переспрашивает, требует ответа, но мама молчит. Слёзы текут по лицу, горло сдавливает истерика. Остаток дня — туман: голоса родственников, чьи-то руки, что хлопают по плечу.
Через неделю — похороны. Кладбище огромное, тысячи надгробий тянутся к горизонту. Дед лежит в открытом гробу — лицо спокойное, глаза закрыты, руки сложены на груди. Он выглядит живым, но Астарта знает, что это иллюзия.
Больше не будет его историй, как он «клеил девочек» в столовой на конфеты, больше она не расспросит ещё о своей бабушке, которая умерла ещё до её рождения, не узнает, в какие страны он хочет поехать, когда накопит больше денег, не пойдёт вместе с ним на охоту и в поход. Слёзы кончаются, остаётся только пустота невосполнимой утраты человека, которого не спасла, хотя, быть может, могла бы, если бы настояла и пошла тогда с ним, но этого она уже не узнает наверняка.
Она думает о его смерти. Наверное, ему было больно — не так, как от удара или перелома, а сильнее, глубже. Умирать страшно, морально и физически, медленно или быстро — не важно. Понимать, что тебя больше не будет, — это самое ужасное. Астарта смотрит на гроб и впервые ощущает, как хрупка жизнь.
Через несколько дней после похорон — поминки. Маленький ресторан, длинный стол, полный еды и бутылок. Люди вокруг — чужие лица, дальние родственники, которых она едва знает. Еда не лезет ей в горло, в желудке ком. А другие едят, пьют, смеются. Поминки превращаются в фарс: кто-то хрюкает, кто-то спорит пьяным голосом. Астарта сжимает кулаки под столом, её тошнит от этого.
Двое мужчин в углу ссорятся. Один, краснолицый с сиплым голосом, бросает:
— Вот дурак, это ж надо было так упасть! Так я ж его легонько ударил.
Другой мужчина шипит:
— Заткнись, идиот.
Астарта замирает. Слова режут, как нож. Дед умер не случайно. Не упал в лесу, не захлебнулся в реке. Его убили те, кого он считал друзьями — те, с кем он пил, с кем смеялся. Удар, падение, смерть. Они виноваты. Ярость вспыхивает в груди, но она молчит, стиснув зубы.
Астарта встаёт из-за стола, стул скрипит по деревянному полу ресторана. Её движения резкие, но никто за длинным столом не обращает на это внимания — голоса гудят, вилки стучат по тарелкам, смех перебивает пьяные выкрики. Сзади раздаётся голос матери — подвыпивший, срывающийся на хрип:
— Астарта! Без еды останешься сегодня, раз в ресторане ничего не жрёшь!
Слова висят в воздухе, но Астарта даже не оборачивается. Еда её не волнует — желудок сжался в комок ещё на кладбище, и с тех пор аппетита нет. У неё есть миссия, которая важнее любой тарелки супа или куска хлеба. Она выходит из ресторана, дверь хлопает за спиной, заглушая шум поминок. Вечерний воздух холодный, режет лёгкие, но Астарта идёт вперёд, не чувствуя ни холода, ни усталости. Её цель ясна.
Дом деда стоит тёмный и молчаливый, как надгробие. Она знает, что входная дверь заперта — ключ остался у мамы, а та не отдаст его без скандала. Астарта обходит дом, шаги шуршат по траве. Окно на задней стороне — старое, с облезшей рамой и сломанным фиксатором — её путь внутрь. Она поддевает раму пальцами, тянет вверх, и дерево поддаётся с глухим скрипом.