Грань. Игры со смертью
Шрифт:
Подтянувшись на руках, Астарта перелезает через подоконник, приземляясь на пол с тихим стуком. Внутри пахнет пылью, старым деревом и чем-то кислым — запахом одиночества. Она включает фонарик на телефоне, луч света выхватывает знакомые очертания: потёртый диван, стол с выцветшей скатертью. Шкаф с оружием — её цель. Но он закрыт на замок, ключ где-то спрятан, времени искать нет. А карабин, что дед подарил ей, слишком громоздкий, слишком заметный для её плана.
Астарта начинает рыться в ящиках стола — старые письма, ржавые гвозди, пожелтевшие фотографии деда с незнакомыми людьми. В нижнем ящике, под стопкой бумаг, её пальцы нащупывают что-то холодное и твёрдое. Она вытаскивает старый револьвер — потёртый, с коротким стволом и деревянной рукоятью, потемневшей от времени. Дед
Друзья деда — два брата, что живут у озера. Астарта знает, где их дом: деревянная хибара в паре километров от леса, с покосившимся забором и ржавой лодкой у берега. Уже стемнело, небо затянуто тучами, луна едва пробивается сквозь них. Они должны были вернуться с поминок — пьяные, шумные, довольные собой. Астарта хочет проучить их. Пуля в ногу каждому — не смерть, но расплата. Пусть почувствуют боль, пусть запомнят, что сделали с её дедом. Она идёт через лес, ветки цепляются за куртку, ноги вязнут в сырой земле, но она не останавливается. Гнев горит в груди, подгоняет её вперёд.
У озера она видит тот дом — свет горит в одном окне. Значит, кто-то дома. Это вдохновляет её, добавляет решимости. Астарта перелезает через забор — доски шатаются под её весом, одна трещит, но держится. Она крадётся к дому, пригибаясь. Заглядывает в окно — кухня пуста, на столе бутылка и пара грязных тарелок, но людей нет. Астарта хмурится, обходит дом, направляясь к другому окну. И тут её хватают сзади.
Чужие руки сжимают плечи так, что кости хрустят. Астарта выхватывает револьвер из кармана, но в последний момент замечает лицо отца, красное от гнева. Он видит оружие, и его глаза округляются, как монеты.
— Ты совсем сдурела?! — рычит он, вырывая револьвер из её рук.
Астарта сопротивляется, пытается вырваться, но отец сильнее. План рушится, как карточный домик. Он хватает её за локоть, тащит прочь от дома, не слушая её протестов. Она кричит, что он не понимает, что это важно, но слова тонут в его ругани. Домой её уводят силой, ноги скользят по грязи, а внутри всё сжимается от бессилия.
С поминок проходит меньше недели. Отец молча собирает вещи дочери в старый рюкзак — несколько свитеров, потёртые джинсы, пару книг. Астарта сидит на диване, смотрит в пол, не спорит. Её везут в закрытую школу-интернат — учреждение с высокими заборами и строгим режимом, где ученики живут круглые сутки. Отец молчит всю дорогу, только пальцы стучат по рулю. Мать дома даже не попрощалась — хлопнула дверью и ушла в спальню. Астарте всё равно. Жизнь перевернулась с ног на голову, деда нет, дом больше не дом. Она мирится, как с неизбежным.
Ей шестнадцать. Коридоры интерната серые, пахнут хлоркой и старой бумагой. Астарта идёт из одного класса в другой — впереди математика. Домашку она не сделала, и учительница, сухая женщина с вечно поджатыми губами, снова будет читать нотации. Оценки для Астарты — просто цифры в журнале, они ничего не значат, но стоять у доски, слушая упрёки, всё равно неприятно. Она шагает медленно, ботинки стучат по линолеуму.
Мимо пробегает девушка — худенькая, с короткими каштановыми волосами. Она задевает Астарту плечом, оборачивается, бормочет: «Извини», — и бежит дальше. Её дыхание сбивчивое, лицо бледное. За ней гонятся двое парней — высокие, с наглыми ухмылками. Девушка поскальзывается на повороте, падает, вскрикивает. Парни нависают над ней, скручивают ей руки, один зажимает рот ладонью. Она дёргается, но не может вырваться. Астарта замирает, наблюдая. Парни расстёгивают ремень на брюках девушки, и тут что-то щёлкает внутри.
Астарта бросается вперёд, хватает первого парня за воротник, оттаскивает. Он ругается, но она уже тянет второго, цепляясь за его куртку. Они оборачиваются на неё, как волки, почуявшие новую добычу. Первый хватает её за шею, второй сжимает руки. Девушка на полу свободна, но не убегает —
— Смотри-ка, вторая сама нашлась! Эта чур мне, я рыжих люблю, — хохочет первый, зажимая ей рот потной ладонью.
Второй задирает её кофту, пальцы холодные, грубые. Гнев вспыхивает, разум отключается. Астарта кусает ладонь парня — сильно, до крови. Солоноватый вкус заливает рот, но он не противный, а горячий, живой, но в то же время иной, не похожий на вкусный стейк с кровью. И почему она это сравнивает? Парень орёт, отдёргивает руку. Второй пытается её удержать, но Астарта, точно дикий зверь, вцепляется зубами в его запястье, бьёт ногой в живот. Он отлетает к стене, оба кричат: «Чокнутая!» — и убегают, топот их шагов затихает в коридоре.
Астарта подходит к девушке, протягивает руку. Та принимает помощь, встаёт, шатаясь. Её лицо мокрое от слёз, волосы прилипли ко лбу.
— Не позволяй другим думать, что они сильнее тебя, — говорит Астарта, вытирая рукавом кровь с губ. — Люди как животные. Покажешь слабость — не отстанут.
Девушка шмыгает носом, кивает.
— С-спасибо за помощь. Я тут первый год… Меня зовут Эли, — бормочет она, пытаясь улыбнуться.
Ей семнадцать. Астарта сидит на лавочке у общежития интерната, глядя на железный забор. Он высокий, но перелезть можно — она пробовала пару раз. Хотя скоро и так покинет это место, обучение заканчивается. Но куда идти? Дед мёртв, дом родителей — чужое место, куда она не вернётся. Они не навещали её ни разу — ни писем, ни звонков. Лавочка напоминает ту, что была у деда, — облупившаяся краска, скрипящие доски. Астарта скучает по нему, по его ворчливому голосу, по запаху оружейного масла. Он умер из-за тех, кого считал друзьями, а она не спасла его. Это уже не изменить.
Эли просила встретиться — она на два года младше, хочет взять книги для старших классов. Считает, что сдаст экзамены на максимум и поступит в университет. Для неё это важно, а Астарта рада помочь. Она поднимается в общежитие, идёт к комнате Эли, но там пусто — кровать заправлена, стол чистый. В конце коридора шум — женский крик, мужской голос, ругань. Астарта узнаёт Эли и бежит туда. Эли кричит кому-то: «Отстань!», её голос дрожит.
Раздаётся звон стекла, глухой удар, словно мешок с картошкой сбросили в погреб. Крик обрывается. Астарта не успевает. Стеклянная стена разбита, осколки блестят на полу. Парень — тот самый, что нападал раньше, — стоит у окна, оглядывается. Он толкнул Эли, она лежит рядом со зданием, на земле. Парень замечает Астарту, его глаза расширяются. Она бросается на него, хочет столкнуть его туда же, в ту же пропасть, но её перехватывают. Другие ученики — девушки, парни — держат её, кричат, зовут учителей. Парень убегает, растворяясь в дверях.
Астарта падает на колени, кричит — дико, надрывно, пока горло не саднит. Люди, которые не хотят умирать, умирают от рук других людей. Убийцы дают себе право решать, кому жить, а кому умирать, но это неправильно. Неправильно... Убийцы сами заслуживают быть убитыми.
Это не люди, это животные, те, кто убивает других. Нет, даже животные поступают лучше: они убивают, когда голодны, убивают, чтобы поесть. А люди... Люди... Что сделала Эли тому парню? Он же сам к ней приставал, а она просто хотела, чтобы он оставил её в покое. Или что сделал дедушка Астарты, что его собственный друг ударил его так, что тот упал и умер?
Как выясняется позже, Эли выживает — третий этаж, сломанные рёбра, но в интернат она не возвращается. Астарта узнаёт всё от учителей, но легче не становится.
Ей восемнадцать. Обучение закончено, её выгоняют из интерната с рюкзаком и парой купюр «на автобус». Астарта идёт пешком до ближайшего городка — ноги гудят, но она не замечает. На доске объявлений в центре она ищет жильё, работу, хоть что-то. Телефона нет, денег почти нет. Среди объявлений — одно: «Обучим стрелять из любого оружия бесплатно! Охотничий билет, трудоустройство». Астарта срывает номер, звонит с таксофона в супермаркете. Говорит, что умеет стрелять, ходила на охоту с дедом, ей нужна работа. Ей называют время и место.