Грехи дома Борджа
Шрифт:
Передай это Виоланте. Мой инженер, Леонардо, нарисовал его, пока я рассматривал карту Имолы, которую он создал, словно пролетая над городом на спине огромной птицы. На портрете он сделал меня похожим на пророка из Ветхого Завета, так что нашей маленькой иудейке это должно понравиться. Леонардо оказывает мне много услуг. На днях, когда мы компанией ужинали, слушая последний панегирик Сперуло, прославляющий мои достижения, он выпустил на стол маленькую ящерицу с прикрепленными к спине бумажными крыльями. Каждое было разделено на четыре квадрата и раскрашено в цвета моей ливреи – красный с желтым. Начался хаос, женщины завизжали и бросились врассыпную, а Рамиро проткнул руку Торриджано, пытаясь пригвоздить ящерицу к столешнице. Когда я позже спросил Леонардо, доволен ли он, что его соперник-скульптор выведен из строя на несколько недель, он просто ответил, что заметил, как я задремал – в зале было душно,
Мадонна продолжила читать, теперь уже про себя, то улыбаясь, то хмурясь, а я мучилась, воображая тех женщин, которых небрежно упомянул Чезаре. Кто они такие? Жены и любовницы его гостей или его собственные? Была ли среди них Доротея Караччоло? Она и вправду такая красивая, что Чезаре не побоялся гнева Венеции, оставив ее у себя? Я уставилась с несчастным видом на рисунок в руке, эту пергаментную замену теплой кожи моего возлюбленного, не огонь, текущий в его жилах, а угольные штрихи.
Донна Лукреция, как я думала, не нуждалась даже в рисунке, поскольку слова послания создавали для нее образ брата. Его письма явились началом длинного внутреннего разговора, что они вели, несмотря на разделявшее их расстояние и ухудшение погоды – пришла зима, начался рождественский пост. Она не поняла бы моей тоски, даже если бы обратила на нее внимание.
Но мадонна ничего не замечала. Она восстанавливала свое пошатнувшееся положение: все вечера и ночи проводила с мужем, а дни – в компании его братьев. С серьезным видом выслушивала речи Сигизмондо, делившегося с ней планами по отравлению крысиного короля кровью свиньи, подвешенной вниз головой и забитой до смерти. И хотя мадонна, как всегда, отогревалась душой в компании остроумного Ферранте и слушая пение Джулио, почти всем ее вниманием пользовался Ипполито, вернувшийся из Рима с ворохом новостей.
Оба малыша, Родриго и Джованни, выглядели очаровательно в бархатных шапочках, которые она им прислала, а от попугая пришли в восторг. Святой Отец остается, хвала Господу, в добром здравии, и его ум остр, как всегда. Он по-прежнему гордится своими детьми, хотя потеря Лукреции причинила ему горе, а теперешнее таинственное молчание и бездействие герцога Валентино вызывает у него возмущение. Подслушав разговоры Ипполито с Лукрецией, я узнала, что в октябре против Чезаре восстала крепость Сан-Лео в герцогстве Урбино, а в цитадели Орсини Маджоне объединились его враги. Однако Чезаре ничего не предпринимал, а лишь охотился в Имоле и обменивался шутками с Леонардо. Земля горит под ногами его врагов, как он заявил флорентийскому оратору, им нечем ее потушить, даже собственной мочой.
Я за него боялась. Мне хотелось поделиться своими страхами с донной Лукрецией, выслушать, как она скажет, что Чезаре ничего не упускает из виду, он всегда на шаг впереди своих врагов. Но по ее напряженной, неуверенной улыбке было ясно, что она находится в таком же неведении, как и ее отец. Затем я вспомнила, что Микелотто упомянул Сан-Лео, когда нашел нас в апельсиновом саду, и до меня дошло, что равновесие нарушено. Впервые я знала о планах Чезаре больше, чем его любимая сестра и даже понтифик. И я цеплялась за эти сведения, как за любимого, утешителя, опору, но ничего не говорила донне Лукреции. Если бы я поделилась с ней, то рассеялись бы чары. Она стала бы задавать мне вопросы, на которые я не знала ответа. Поверила бы, что я способна предать Чезаре, и предостерегла бы его на мой счет. В общем, я помалкивала и уверяла себя, что опасаться нечего.
По субботам у мадонны вошло в привычку посещать сестру Осанну в сопровождении герцога Эрколе. Она взяла меня с собой один раз, но реакция святой провидицы на мое присутствие оказалась такой необычной и пугающей, что было решено впредь оставлять меня дома. В ту секунду, когда я вошла в гостевую, отстав на несколько шагов от мадонны и неся в руках ее горностаевую накидку, с сестрой Осанной случился припадок. Она повалилась со стула, выгнула спину, задергала ногами, изо рта у нее потекла пена. Левую руку она так и не опустила, направив скрюченный указательный палец в мою сторону. Тогда сестра Лючия, сопровождавшая Осанну, предложила мадонне отправить меня восвояси.
Кое-кто выразил сомнения в достоверности моего обращения, и меня послали к отцу Томмазо. Во время субботних визитов вместо меня стали брать Фидельму, хотя, полагаю, мое присутствие нравилось герцогу больше. Переход в христианство Фидельмы выглядел гораздо убедительнее, она не нуждалась в благотворном влиянии святых сестер, чтобы обеспечить себе место на небесах. Зато я была приятнее взгляду старика, чем тощая мантуанка, особенно с тех пор, как переделанные платья подчеркивали мои округлившиеся женские формы. Он больше не держал любовницу, иногда пощипывал меня за ягодицы, если случалось перебрать вина, а несколько раз даже заставлял примерять украшения, которые намеревался подарить мадонне. Мы с ней, видите ли, одной масти, как он объяснял.
Отец Томмазо велел мне размышлять о святых мучениках, а сам молился надо мной в часовне донны Лукреции, пока у меня голова не закружилась, как колесо святой Екатерины, а иудейский живот не заурчал, требуя чего-то жаренного на решетке святого
Рождественское утро принесло легкую россыпь мокрого снега, падавшего с грязно-желтого неба, – его хватило, чтобы приглушить городские краски, но не порадовать наши взоры сверкающим белым покровом. К восторгу Ферранте, в канун Рождества в Феррару прибыл младший офицер Чезаре, Витторио, но от его хозяина не поступало никаких вестей.
Мы посетили мессу в соборе, где Ипполито проповедовал о беззаконии, приведшем Святое Семейство в Вифлеем. Смысл проповеди дошел до каждого; все знали, что Папа Римский недавно обязал духовенство платить новый налог. Поговаривали, будто деньги нужны на очередной набор рекрутов в войско Чезаре. Мы настороженно поглядывали на мадонну, сидевшую рядом с мужем под белой шелковой накидкой и державшую его за руку. На обратном пути нам пришлось пробираться сквозь толпу, собравшуюся на площади, чтобы послушать монаха нищенствующего ордена. Тот разглагольствовал об униженном младенце в яслях. Кое-кто слушал серьезно, но не меньше зрителей швыряли в него капустными листьями. При нашем приближении люди почтительно снимали головные уборы. Мы возвышались над толпой в паттенах и вышагивали с важным видом, а рабы несли за нами чистые шлейфы, не пострадавшие от мокрого снега и раздавленных фруктов.
На середине площади Фидельма остановилась в замешательстве и обернулась к монаху, вещавшему с повозки. Элизабетта Сенесе столкнулась с ней и потеряла равновесие. К ней кинулись на помощь хихикающий Витторио и круглолицый юноша, ходивший везде за Элизабеттой, как собачка на привязи (позже он умер от оспы). Поднявшись с земли, она ударила Фидельму по щеке за то, что та испортила ей новое рождественское платье. Паства монаха отвлеклась от его тирад, привлеченная перспективой драки. Монах бросил туда взгляд, желая знать, что случилось. Фидельма не обратила внимания на пощечину, хотя на ее желтой щеке уже проступал красный след. Она вытянула шею над толпой, что было нетрудно, поскольку благодаря паттенам она стала еще выше. Фидельма смотрела на монаха нищенствующего ордена в грязной шерстяной рясе и потертой черной накидке, а он на нее, словно их взгляды связала натянутая невидимая нить. Я принялась озираться в поисках подруги.
– Анджела, – прошептала я, дергая ее за рукав, чтобы отвлечь от раскрасневшейся и дрожащей Элизабетты, которой она помогала отряхивать одежду.
– Что?
– Кажется, это фра Рафаэлло, о нем рассказывала Фидельма. Ну помнишь, тот захудалый проповедник, которого она благодарит за свое обращение? Ты только взгляни на них.
Анджела обернулась. Я заметила на ее лазурно-голубой юбке темное пятно крови.
– У тебя началось, – произнесла я. – Ничего, я пойду сзади, прикрывая.
Из-за сложностей своей любовной жизни Анджела потеряла счет трудным дням. Она выругалась, потом улыбнулась мне и поблагодарила, но я уже не думала ни о ее быстрой смене настроений, ни о Фидельме, ни о священнике. Внутри все сжалось до тошноты, а от шеи начал подниматься румянец, когда я поняла, какого дурака сваляла – ведь уже несколько месяцев у меня не было цикла.
Ни разу после отъезда Чезаре.
Лицо горело огнем. Холодный пот стекал мелкими струйками, вызывая дрожь. Не может быть… Анджела говорила… Вероятно, задержка произошла из-за какого-то побочного эффекта сифилиса. Но, о ужас, а вдруг я стала бесплодной? Как тогда надеяться на хорошее замужество?
– Идем! – воскликнула я, резко толкнув Анджелу в спину. – Мадонна и дон Альфонсо уже почти дошли до Корте. Нас хватятся.
Она бросила на меня раздраженный взгляд, но послушно отправилась догонять донну Лукрецию, а я двигалась следом, словно помогала не запачкать юбки снегом.– Обсудим позже, – сказала она, укрепив прокладку и надев свежую нижнюю юбку, а я тем временем оттирала пятно на парче влажным полотенцем. – Все равно в спешке ничего не успеем, а если пропустим вручение подарков, то нам несдобровать.
– Как ты думаешь, а вдруг он будет там? В Большом зале.
– Моя дорогая Виоланта, – она покачала головой с добродушной досадой, – он не приедет. Скорее всего даже и не собирался приезжать. Такова его стратегия. Я знаю Чезаре всю свою жизнь, и еще ни разу он не сдержал слова. Для него обман – своего рода дурманящее средство, отказаться от него он не в силах.
Я заморгала, боясь расплакаться и размазать тени, которые тщательно нанесла на веки жженой палочкой. Что бы там ни говорила Анджела, Чезаре еще может приехать, и что он обо мне подумает, если я к нему выйду с опухшими, затекшими краской глазами? Какая из меня соперница обворожительной Доротее Караччоло?