Хенемет-Амон
Шрифт:
– Я знаю.
***
Исет осторожно дотронулась до лба Джехутимесу. Он оказался сухим и горячим. Пот перестал выделяться уже несколько часов. Наложница хотела разбудить пер-А, дабы дать испить ему холодного пива, однако в последний момент передумала. Господину нужен сон. Пусть он тяжелый, полный безумия и бреда, но, все же, сон. Она продолжала держать его за руку, не сводя глаз со своего Повелителя. Исет видела, как пер-А медленно угасает. Как проклятая болезнь иссушает его тело, с каждым днем забирая все больше и больше жизненных
– Госпожа Исет, – раздался тихий голос позади.
Наложница вздрогнула и обернулась.
В покоях стоял меджай и внимательно смотрел на нее сверху вниз.
– Мой господин спит, – прошептала она, – прошу, не мешай ему.
– Великая царица Хатшепсут Хенемет-Амон просит явиться к ней. Она ждет в тронном зале.
– Нет, – испуганно ответила Исет, – я не могу оставить господина одного.
– Просьбу Великой царицы стоит принять, – мягко посоветовал меджай.
– Попросите госпожу прийти сюда, – сдавленным голосом взмолилась наложница, вновь поворачиваясь к пер-А.
Страж коснулся ее плеча и все так же мягко произнес:
– Это ненадолго. Его Величество Аа-Хепер-Ен-Ра не заметит твоего отсутствия. Великая царица задаст лишь один вопрос.
– Я могу передать ответ через тебя, – прошептала Исет. – Мне незачем самой идти к ней.
– Прости, госпожа. Но Божественная супруга намерена поговорить с глазу на глаз, – чувствуя ее колебания, меджай добавил, – когда Херу проснется, ты снова будешь держать его за руку.
Исет растерялась. Она не хотела уходить. Не хотела покидать своего господина ни на миг. Но у стража приказ. Он вынужден будет повиноваться. А ее неподчинение может разбудить Джехутимесу. А ведь ему так необходим сон и покой… Исет решилась. Медленно, она разжала пальцы, выпуская из рук сухую ладонь. Внутри все перевернулось. Ее словно засунули под пресс для зерна. С превеликим трудом она заставила себя встать и отвести взгляд от любимого.
«Я скоро вернусь. Потерпи. Я скоро вернусь!».
– Я помогу, – учтиво сказал меджай, придерживая наложницу за предплечье, – это ненадолго.
Прежде, чем выйти из царских покоев, Исет обернулась. Херу продолжал покоиться на ложе из черного дерева, забывшись болезненным сном. Грудь вздымалась от тяжелого дыхания. Глаза оставались закрыты.
«Я скоро вернусь, любовь моя. Я скоро вернусь».
[1] Царская мышь или фараонова мышь – египетский мангуст.
[2] Хат – бренная оболочка человека в представлении древних египтян.
[3] Шезеп – статуя, изображение, сфинкс.
[4] Усир (Орион) – звезда Осириса. Исет (Сириус) – супруга Осириса.
[5] Шему – обозначение в древнеегипетском календаре времени жары, периода, начинавшегося в Верхнем Египте в начале февраля, а в дельте Нила – в середине
Глава 9
Пер-Бастет встретил их злаковыми полями, раскинувшимися подобно золотистому морю. Местные крестьяне, не жалея сил, работали под лучами палящего солнца, намереваясь вырастить богатый урожай ячменя, пшеницы и льна. Будет из чего печь хлеб, варить пиво и шить одежду. А если еще удастся принести хорошие жертвы богам, то они даруют людям куда больше благ, нежели есть. Напитают Хапи плодородным илом и прогонят ненавистные суховеи Сета обратно в пустыню.
Когда Минхотеп, слегка отряхиваясь от воды, вступил на дорогу, ведущую меж полей в город, путники выдохнули с облегчением. Туча мошкары осталась позади, подарив на прощание с десяток зудящих укусов. Воздух хоть и сохранял влагу, но как будто стал чуть менее тяжелым.
– Пополним запасы на рынке, – молвил Саргон, – впереди нас ждет переход через Биау, и до Хазеты остановок больше не будет. Так, что надо подумать о провизии.
– А ты купишь мне пиво? – с надеждой спросил Джехутихотеп.
– Пожалуй, – мулат потрепал его по голове, – ты заслужил.
Непроизвольным движением Саргон дотронулся до правой щеки. Туда, куда прилетел мощный удар хвоста крокодила. Кровь течь перестала, а рана покрылась сухой коркой. Мулат недовольно поморщился, однако про себя решил, что покупать бинты уже не придется.
Впереди замаячили первые хижины. Возведенные из простого сырца, они ютились вдоль грунтовой дороги и нестройными рядами уходили вглубь по обе стороны от нее. Сухая солома на крышах отливалась приятной желтизной.
Джехутихотеп с интересом рассматривал лачуги местных бедняков.
Возле первого дома, стоявшего справа от них, сидел пожилой человек. Сидел прямо на земле. Солнечные лучи отражались от бритой головы. Лоб испещрили многочисленные морщины. Кожа на лице была сморщенной, как у вялого фрукта. Загорелое тело прикрывала лишь грязная набедренная повязка. Судя по виду ей было столько же лет, сколько и хозяину. Крестьянин громко стенал и завывал на всю округу, однако на него мало, кто обращал внимания. Улица оказалась почти пустой. Большинство местных сейчас находилось на полях за городом. В карих глазах старика застыли слезы и горечь.
– Что это с ним? – спросил Джехутихотеп.
– Не знаю, – ответил мулат.
Его удивили интерес и сочувствие, прозвучавшие в голосе мальчика.
«Для сына вельможи он слишком добр к крестьянам».
– Так давай узнаем! – воскликнул паренек. – Быть может, мы сможем ему чем-то помочь!
– Хм, пожалуй, – согласился Саргон. Вид несчастного старика и его не оставил равнодушным.
Поравнявшись с крестьянином, он остановил Минхотепа. Верблюд недовольно фыркнул, но подчинился.
– Сиди тут, – бросил мулат, спрыгивая.
– Ладно, – мальчик продолжал во все глаза смотреть на старика.
Минхотеп же окинул бедняка равнодушным взглядом и начал быстро начесывать бок.
Саргон приблизился к старику и присел рядом с ним:
– Что произошло?
Крестьянин вздрогнул и воззрился на мулата. Кажется, он только сейчас заметил его. Стенания прекратились, однако голос бедняка сильно дрожал. Давясь слезами, он ответил:
– Кошка…
– Кошка? – кажется, Саргон начал догадываться.