HistoriCity. Городские исследования и история современности

Левинсон Кирилл А.

В сфере изобразительных искусств тема города была сопряжена скорее не с реальными городами, а с библейскими сюжетами – образами Нового Иерусалима как Града Божьего и Вавилона как Града Земного. При этом изображение городов – как библейских, так и реальных – не играет в живописи Средневековья и Возрождения самостоятельной роли. Сообразно сюжетам, городское пространство предстает в этих ранних изображениях либо как часть пейзажа, либо как указание на место действия некоего исторического события (Джентиле Беллини, «Процессия на площади Сан Марко»), либо как архитектурный фон в религиозной композиции, что особенно характерно для нидерландской школы, традиция которой уходит своими корнями в архитектурно-храмовые композиции братьев ван Эйк и их современников, с характерной для них склонностью к мистическому переживанию евангельских событий в контексте повседневной жизни. Нередко художники этого круга помещали евангельские сцены в антураж современных им городов. Так, «Мадонна канцлера Роллена» (Париж, Лувр) ван Эйка включает, возможно, вид Льежа с мостом через Маас, «Поклонение пастухов» Г. Давида (Лондон, Национальная галерея) – виды Брюгге, ларец св. Урсулы работы Мемлинга (Брюгге, Госпиталь св. Иоанна) – панораму Кельна. Сцена встречи Христа с Пилатом на картине неизвестного голландского мастера XV в. происходит на фоне реального Харлема с видом старой ратуши и городских ворот. Всем этим композициям присуща топографическая, почти документальная точность в изображении городской архитектуры. Однако главным сюжетом изображения в этих композициях все же является не реальный город: городская архитектура служит здесь не столько объектом созерцания, сколько масштабирующим средством для демонстрации несоизмеримости двух пространств – божественного и человеческого (своего рода обратная перспектива), града Небесного и града земного.

Город как сфера сакрального: голландский городской пейзаж и поэтика повседневности

Формирование городского архитектурного пейзажа как самостоятельного жанра происходило во второй половине XVII в. в Голландии и было связано с религиозными, экономическими и политическими особенностями этой страны. В этот период Голландия переживала

свой Золотой век, и это был век нарождавшейся культуры урбанизма 208 . Уже в Нидерландах XVI в. влияние городов постепенно возрастало. В Голландии XVII в., где отсутствовала центральная монархическая власть, большое значение приобрели местные городские власти и корпорации. Это обусловливало и характер функционирования художественного рынка. При сравнительно небольших ценах на живопись спрос на произведения изобразительного искусства был велик: художники получали заказы на портреты официальных и частных лиц, горожане проявляли большой интерес к декорированию интерьера. Появился спрос на виды административных зданий, храмов и улиц, продиктованный не только художественными или репрезентативными, но и сугубо техническими функциями этих изображений. Многие художники, работавшие в жанре городского вида, были архитекторами по профессии. Один из главных мастеров голландского пейзажа эпохи барокко Ян ван дер Хейден был не только живописцем, но и изобретателем: в частности, ему принадлежит проект уличного освещения при помощи масляных фонарей, использовавшихся в Амстердаме с 1669 г. вплоть до 1840 г. Ван дер Хейден работал также над усовершенствованием пожарных служб и даже издал руководство по пожарному делу, поместив туда ряд гравюр с изображением улиц и зданий Амстердама. Те же самые здания предстают у ван дер Хейдена и в репрезентативном живописном варианте («Городское собрание Амстердама», 1667) с предельным реализмом в передаче архитектурных элементов и деталей повседневного городского быта 209 .

208

Price J. I. Dutch Culture in the Golden Age. London: Reaktion Books, 2011.

209

Haak B. Das Goldene Zeitalter der hollandischen Malerei. Koln: Dumont Buchverlag, 1984. S. 483–485.

Хотя голландская живопись середины XVII в. предоставляет достаточно много образцов панорамных изображений городов (например, серия видов Амстердама Р. Ноомса, именуемого Зееманом, многочисленные виды Амстердама семейства Беерстратенов), однако на всех этих композициях город все еще воспринимается как часть пейзажа (недаром Зееман был маринистом, а Ян Беерстратен подвизался в области морских батальных сцен). Поэтому можно с определенной уверенностью утверждать, что именно с архитектурного жанра, основными сюжетами которого были «интерьер церкви», «внешний вид церкви и дворца» и «портрет в интерьере церкви», и начинается история голландского городского пейзажа как самостоятельного жанра. Сначала предметом изображения служил внутренний вид храма, потом – внешний вид храма и, наконец, городское пространство вокруг храма. Такая последовательность расширения сюжетного репертуара далеко не случайна и напрямую связана с реформационным движением. Начиная с XVI в. изобразительные искусства протестантских стран отказываются от большей части традиционных для христианской традиции сюжетов, однако появляются новые сюжеты, связанные с повышенным вниманием к миру повседневности. Так возникают и активно развиваются новые жанры – портрет, бытовой жанр, пейзаж, в том числе и городской пейзаж, натюрморт. Эти «малые» жанры органично переплетаются друг с другом, обнаруживая характерную для северного изобразительного искусства того времени тенденцию к скрытому символизму и морализму. Примером могут послужить знаменитые «Дворики» Питера де Хоха («Двор с хозяйкой и служанкой, чистящей рыбу», начало 1660-х гг., Лондон, Национальная галерея, «Двор делфтского дома с двумя женщинами и ребенком», ок. 1657 г., Музей искусств Огайо, Толедо, штат Огайо, США, и др.), представляющие собой жанровые композиции, где сцены из повседневной жизни показаны на фоне городского окружения. Важными элементами большинства этих полотен являются Старая и Новая церкви Делфта и здание городской ратуши, так что все происходящее в городе оказывается соотнесенным со зданиями, олицетворяющими церковную и гражданскую власть. Бытовые сцены разворачиваются в буквальном смысле «на виду» и «ввиду» сакрального. При этом в изображении архитектурных построек художник стремился к предельному натурализму и топографической точности: он мог пожертвовать исторической достоверностью в пользу композиции, но оставался безукоризненно верен в передаче архитектурных деталей, так что здания, изображенные на полотнах де Хоха, можно безошибочно идентифицировать. В результате в творчестве этого художника городской пейзаж и бытовой жанр оказываются неотделимы друг от друга. Рожденные на границе двух жанров, сюжеты его картин трансформируют «архитектурную тему» в многоликий «образ города», сотканный из тончайших нюансов повседневности и несущий в себе недвусмысленный нравоучительный подтекст 210 .

210

Дмитриева А. А. Бытовой жанр делфтской школы живописи 1650–1690-х гг.: автореф. дис. … докт. искусствоведения. СПб., 2012. С. 31. Haak B. Das Goldene Zeitalter. S. 442–445.

Слияние городского пейзажа и бытового жанра, приводящее к открытию «городской среды», находит свое воплощение в творчестве другого делфтского художника второй половины XVII в. Якоба Врела. О жизни этого мастера не осталось почти никаких документальных свидетельств, зато известно, что его небольшие картины, несмотря на техническую непритязательность и несколько наивную манеру письма, пользовались у современников большим спросом и даже продавались под именем Вермеера 211 . На полотнах Врела уличные сцены показаны с присущей городу «суетой», выражающейся как в фигурах и мизансценах, так и в динамичной перспективной трактовке городского пространства. Здесь окружение явственно доминирует над человеком. Нередко сцены уличной сутолоки сопровождаются изображением праздного наблюдателя, чья фигура видна в открытом окне верхнего этажа дома, замыкающего задний план композиции («Вид города с булочной», Уодсворт Атенеум, Хардфорд, Коннектикут, США) 212 . Собственно говоря, художник и сам занимал позицию наблюдателя, и отводил ту же роль зрителю: многие уличные сцены на полотнах Врела увидены сверху вниз под сильным углом, как будто смотрящий находится у окна соседнего дома. Композиционный прием «вид на город из окна», очевидно, был знаком не только Врелу. Первая из картин Вермеера, не являющаяся интерьерной сценой, – его «Улочка» (Рейксмузеум, Амстердам) – изображает как раз ту улицу, на которую выходили окна собственного дома Вермеера 213 . Хрестоматийный «Вид Делфта» Вермеера, хотя и гораздо больший по размеру, определенно близок «Улочке» по колориту и по замыслу: он представляет реальный, топографически точный вид города, каким он представал обыденному жителю Делфта в середине XVII в. 214

211

Haak B. Das Goldene Zeitalter. S. 453.

212

Ibid. S. 33. См. также Lokin D. Views in and of Delft, 1650–1675 // Delft Masters, Vermeer’s Contemporaries: Illusionism Through the Conquest of Light and Space / Exhibition Catalog. Stedelijk Museum Het Prinsenhof. Delft, 1996. P. 103, 105, fig. 88.

213

Haak B. Das Goldene Zeitalter. S. 447–448. Swillens P. T. A. Johannes Vermeer, Painter of Delft. 1632–1675. Utrecht, Brussel, 1950. P. 93; Blankert A. Johannes Vermeer van Delft, 1632–1675. Utrecht: Het Spectrum. Z. 56–57, 115–116.

214

Haak B. Das Goldene Zeitalter. S. 447–448.

XVII в. – век научной революции в Европе, и неудивительно, что пристальному вниманию к повседневности и тяготению к предельной детализации визуального образа сопутствовал поиск новых технологий в области изобразительности. В Голландии в эпоху Золотого века художественная практика считалась областью научных изысканий на почве оптики при использовании новейшего изобретения – камеры-обскуры. Для жанра городского пейзажа эти эксперименты имели особое значение. Привлечение камеры-обскуры позволяло предельно точно фиксировать особенности местности и удаленные детали фасадов. «Вид Делфта» Яна Вермеера является классическим образцом подобного научного подхода к живописи. Однако развитие изобразительных технологий не было самоцелью. В середине – второй половине XVII в. в северной художественной традиции идет активное формирование новой теории живописи, напрямую связанной с дискуссиями внутри протестантизма относительно символического характера литургического действия. Как показал голландский теоретик и историк искусства Хоогстратен, протестантская художественная практика второй половины XVII в. находилась под сильным влиянием философских дискуссий того времени о природе сознания, в частности под воздействием картезианства 215 . Представление о сознании как области косвенной репрезентации, преломления божественной истины, не постигаемой непосредственно, нашло выражение в образе зеркального шара, символизирующего сознание (частый мотив голландской живописи того времени) 216 . В этом контексте складывается вполне определенное понимание функции живописи: она рассматривается как зеркало, отражающее акцидентальные свойства вещей, а не их сущности. Предметом живописи оказывается повседневное как максимально достоверное и доступное

для человеческого познания. Формируется представление о среде, культурном пространстве, наполненном вещами, связанными с человеком, его образом жизни, его времяпрепровождением. Именно этот обыденный мир и должен фиксировать и отражать художник. Такой взгляд на искусство приводит к бурному развитию так называемых малых жанров голландской живописи – портрета, натюрморта, сцены в интерьере, пейзажа и, в частности, городского пейзажа. Все эти жанры представляют переплетающиеся между собой срезы повседневности.

215

Weststeijn T. The Visible World: Samuel Van Hoogstraten’s Art Theory and the Legitimation of Painting in the Dutch Golden Age. Amsterdam, 2008. P. 269–272, 330–331.

216

Michalski S. The Reformation and the visual arts: the Protestant image question in Western and Eastern Europe. London: Routledge, 1993. P. 178.

Хорошо известно, что реализм голландской изобразительной традиции тесно связан с аллегорической дидактикой, свойственной культуре барокко в целом. Однако следует иметь в виду, что этот аллегорический морализм голландского бытового жанра дает о себе знать именно через вещественные детали, что сопряжено с возрастанием влияния визуального образа. Так внутри риторической культуры постепенно вызревает культура пристального взгляда на «видимый» материальный мир, культура наблюдения. Закономерно, что в середине XIX в., как только была изобретена фотография и начались дебаты об эстетической ценности фотографического изображения, сторонники новой технологии стали указывать на реализм голландской школы с его опорой на вспомогательные технические средства как на предтечу фотореализма, толкуя рождение фотографии как прямое продолжение великой живописной эпохи. Хрестоматийным примером протофотографии для теоретиков искусства XIX в. будет служить «Вид Делфта» Яна Вермеера 217 .

217

Gaskell I. Vermeer’s Wager: Speculations on Art History, Theory and Art Museums. London: Reaktion Books, 2000. P. 134.

Город-театр: венецианская ведута и поэтика иллюзии

В силу своего географического положения Венеция принадлежала к числу тех европейских городов, которые в эпоху Возрождения имели статус интернационального центра 218 и, будучи ареной важных исторических событий, становились предметом изображения и прославления. Самые ранние образцы видов Венеции, восходящие к XV в., как раз и были призваны запечатлеть важнейшие события в жизни города (в первую очередь, события религиозного характера) и как таковые играли роль визуальной хроники и документального свидетельства. Одним из первых примеров топографически точного и подробного изображения Венеции является полотно Витторе Карпаччо «Чудо с реликвией Святого Креста» (1494) 219 . Это произведение нельзя именовать ведутой в строгом смысле слова, так как главной темой композиции является не вид города, а историческое событие, происходящее в совершенно конкретном, топографически узнаваемом месте города – рядом с подъемным деревянным (впоследствии знаменитым каменным) мостом, связывавшим рынок возле Риальто с кампо Сан Бартоломео. Однако топографическая пунктуальность Карпаччо, нехарактерная для позднесредневековых и ренессансных изображений городской среды, и без того редких, не является проявлением личной склонности художника к чрезмерной визуальной дотошности: она находится в прямом соответствии с главным замыслом живописного полотна – представить Венецию как место обитания религиозных святынь и как центр паломничества 220 . Сходным замыслом отмечено более раннее полотно Джентиле Беллини «Процессия на площади Сан Марко» (ок. 1414), изображающее купца Якопо де Солиса, взывающего об исцелении своего больного сына во время религиозной процессии на фоне собора Сан Марко 221 . Особый статус Венеции как религиозного центра, осененного благословением свыше, выражен в композиции Бонифаччо де’Питати, предназначенной для служебных помещений магистратуры в палаццо Камерленги: здесь представлен с высоты птичьего полета вид на площадь Сан Марко, над которой парит Бог-Отец, сопровождаемый голубем Святого Духа. Все эти изображения носят исключительно репрезентативный характер, подчеркивающий официальный и религиозный статус Венеции, и, несмотря на весьма детализированное изображение города, главной составляющей художественного замысла является повествовательный элемент, что дает повод отнести эти произведения к жанру исторической и религиозной живописи.

218

Sennet R. Fleisch und Stein. Der Korper und die Stadt in der westlichen Zivilisation. Frankfurt am Main: Suhrkamp, 1994. S. 271.

219

Brucher G. Geschichte der Venezianischen Malerei. Bd 2: Von Giovanni Bellini zu Vittore Carpaccio. Wien, Koln, Weimar: Bohlau, 2010. S. 323. См. также Brown P. F. Venetian Narrative Painting in the Age of Carpaccio. New Haven (CT): Yale University Press, 1988.

220

О формировании образа Венеции как паломнического центра и трансформации культа икон в Венеции см. Бельтинг Х. Образ и культ. История образа до эпохи искусства. М.: Прогресс-Традиция, 2002. С. 235–236.

221

Brucher G. Geschichte der Venezianischen Malerei. S. 309–311.

На протяжении второй половины XVI в. и вплоть до середины XVII в. изображения города не были востребованы в художественной жизни Венеции. Интерес к этому виду живописи возник благодаря живописцу из Аугсбурга Йозефу Хейнцу Младшему. В 1646 г. он написал целую серию картин, посвященных Венеции: «Охота на быков на кампо Сан Паоло», «Процессия в праздник Реденторе (Искупителя)», «Вход в церковь Сан Пьетро ди Кастелло нового патриарха», «Карнавал на площади Сан Марко», «Прогулка на лодке в Мурано». В этих произведениях художник, воспитанный в традиции северного реализма, запечатлевает Венецию в моменты типично венецианских праздников, но без всякого налета официальной торжественности. События городской жизни, будь то религиозная процессия или карнавал, представлены Хейнцем не столько в качестве праздника, сколько в качестве образа жизни венецианцев. Этот типично северный взгляд на городскую среду Венеции оказался удивительно проницательным: начиная с полотен Хейнца и вплоть до Франческо Гварди праздник (или элементы праздника) станет непременным атрибутом венецианской ведуты 222 .

222

Brunetti M., Pignatti T., Pallucchini R. et al. Venise. Geneve: Skira, 1956.

Надо иметь в виду, что в середине XVII в., когда Йозеф Хейнц Младший создавал свои праздничные образы венецианской повседневности, Венеция переживала далеко не лучшие времена. Начиная с XVI в. Венецианская республика находилась в состоянии политического и экономического упадка, так что материальное положение местных жителей почти целиком стало зависеть от внешних факторов, в первую очередь – от потока паломников и туристов. Путешественники же хотели видеть Венецию веселой и богатой. Их привлекали карнавалы, торжественные религиозные процессии и пышные светские церемонии. Именно таким и пытались представить в глазах путешественников свой город венецианцы, именно таким и изображали Венецию венецианские ведутисты XVIII в., работавшие преимущественно на внешний художественный рынок. Венеция предстает на этих картинах увиденной глазами образованного путешественника-натуралиста, ценящего искусство прежде всего за его верность природе – за точность в передаче солнечного света, бликов воды, топографии города или мельчайших деталей архитектуры.

В эпоху Просвещения такими путешественниками были, в первую очередь, англичане, благодаря которым Grand Tour и вошел в моду. Показательно, что в середине 1740-х гг., когда в Европе разразилась война за австрийское наследство и поток туристов схлынул, Каналетто за недостатком местных заказов вынужден был перебраться в Англию, так как именно с английскими коллекционерами его связывали особенно тесные контакты. Еще в 1730-е гг. главным художественным агентом Каналетто стал Джозеф Смит, британский консул в Венеции, банкир, купец, и коллекционер. Благодаря Смиту Каналетто регулярно получал большое количество заказов от английских аристократов, среди которых вошло в моду обустраивать в своих домах особый кабинет с ведутами в качестве воспоминания о гран-туре. Так, в 1730-е гг. художник исполнил 22 ведуты для герцога Бедфорда, шесть – для Фрэнсиса Скотта, второго герцога Бакклейхского, 17 – для графа Кардайла, разместившего их в замке Хоуард 223 . Многие картины этих серий представляли собой реплики 12 ведут, исполненных Каналетто ранее для венецианской резиденции Смита, скорее всего, специально в рекламных целях, так как Смит распорядился сделать с этих ведут гравюры, изданные в Венеции в 1734 г. под названием Prospectus Magni Canalis Venetiarum отдельным тиражом, куда вошли 12 гравированных видов Большого Канала и две композиции с изображением праздников. В 1742 г. Каналетто выпустил второе издание «Проспектов», включив в него еще 24 ведуты 224 . Любопытно, что дворец Смита, для которого были предназначены оригинальные полотна, располагался в приходе Санти Апостоли, откуда открывался вид на Большой канал. Таким образом, само расположение картин в интерьере побуждало зрителя к сравнению впечатлений от реального и искусственного вида на один и тот же объект и позволяло в полной мере оценить иллюзионистический эффект, который ожидался от ведуты.

223

Links J. G. Canaletto and his Patrons. P. 44–48.

224

Эти издания имели большой успех не только у туристов, но и у художников: гравированные композиции Каналетто стали каноническим образцом гравированных ведут того времени.