Хочу, чтобы мы были вместе
Шрифт:
– С кем ты встречаешься? – кричит Джейсон мне вслед, пока я бегу к входной двери.
– С другом по группе поддержки. У него плохой день. Я не задержусь надолго.
Глава 37
Кэмерон
– Ты не можешь игнорировать Эверетта вечно. Джейсон сказал, что он с ума сходит, - говорит мне Амелия.
Мы
В своих сообщениях Эверетт просил об одном: «Прошу, поговори со мной», и мне всякий раз хотелось сесть в машину и поехать к нему как можно скорее.
Я хочу поговорить с ним, но не знаю, что сказать. Я знаю, что вела себя глупо и не должна была игнорировать его три дня, но мне нужно было кое-что от него, и он мне это не давал. А если я пойду к нему, и он произнесет те три снова, в которых я так нуждалась? Откуда мне знать, что он скажет их искренне, а не для того, чтобы просто вернуть меня?
Шум подъезжающей машины спасает меня от необходимости ответить Амелии. Из грузовика вылезает Джейсон - в руках у него что-то похожее на большую картину - и идет к нам.
– Ты принес мне подарок? – спрашивает Амелия, когда он склоняется, чтобы поцеловать ее в щеку.
– Не в этот раз, Милли.
Амелия недовольно ворчит и Джейсон смеется.
– Прости, не сдержался, но ты сама виновата. Зачем сказала, что «Милли» - твое прозвище?
– Так называл меня мой бывший муж. Странно, что ты считаешь это милым, - возражает Амелия, закатывая глаза.
– Я уверен в себе, поэтому не переживаю из-за бывших.
Я стою в стороне и смотрю на их перебранку. Это так мило, что у меня щемит в груди. Я ужасно скучаю по Эверетту, и знаю, что Амелия права: я не могу игнорировать его вечно. Нам нужно поговорить. Перестать бояться. У меня есть все, чего я хотела, и из-за какой-то глупости я бегу от этого.
– Это тебе, - Джейсон отвлекает меня от мыслей и вручает большую раму.
Я смотрю на него в смятении, беру ее и медленно качаю головой от потрясения, когда вижу, что находится под стеклом. Я подавляю всхлип, подбородок дрожит, глаза заполняются слезами.
– Ого! Он делал то же, что и ты, все эти годы, - бормочет Амелия, глядя поверх моего плеча на раму.
Сердце
К картонному заднику рамы под стеклом через равные промежутки приклеены все мои звездочки с желаниями, начиная с двенадцати лет, включая те четыре, которые я сделала в ночь перед благотворительным ужином. Все они с моим почерком с завитушками, с датами, когда было загадано желание, и на каждой написано одно и то же: «Хочу, чтобы Эверетт любил меня».
Глядя на эти звезды, я вспоминаю и ощущаю многое, помню, как себя чувствовала каждый год, загадывая одно и то же желание, боясь, что за всю жизнь так и не наберусь смелости сказать о своих чувствах.
Но не от моих звездочек я разваливаюсь, а от всех звездочек, которые Эверетт наклеил рядом с моими. Все его желания за годы с его семнадцати лет и до последних четырех, которые он сделал, вернувшись домой и попросив встретиться с ним в домике на дереве. Они приклеены рядом с моими, как ответ на мои желания. Его мелкий кривой почерк на каждой звездочке просит об одном, просто фраза иная, чем на моих: «Хочу быть достаточно хорошим, чтобы Кэмерон полюбила меня».
Глотая слезы, я вожу ладонью по стеклу, обводя пальцами каждую звездочку.
– Думаю, так Эверетт говорит, что любит тебя. И что всегда любил, - шепчет Амелия.
Я слышу ее всхлип, вижу, что и она плачет так же сильно, как я.
– Серьезно? Вы обе плачете? Боже, помоги!
– бормочет Джейсон, вытаскивает телефон из кармана и отходит.
Я снова гляжу на коллаж, а потом отдаю Амелии.
– Можешь отнести это в главный дом и оставить в кабинете? Мне нужно встретиться с Эвереттом и извиниться.
Мы обе вытираем слезы и смеемся. Амелия забирает раму и идет к дому. Я смотрю ей вслед, улыбаясь, когда вижу, как она прижимает коллаж к груди, словно это самое ценное, что она когда-либо держала.
Глава 38
Эверетт
Я подъезжаю к дому Бобби, паркуюсь, забираю ключи, выхожу из грузовика и иду к двери.
В своем сообщении Бобби написал, что он больше не может, что сегодня он вернет свою семью так или иначе. Я ответил, чтобы он дождался меня, и надеялся, что смогу отговорить его от шага, который он собирался сделать с обрыва.
После двух последних наших встреч, ему, казалось, стало лучше. Как только я садился с ним, начинала литься его ненависть, но после часа или двух разговора он успокаивался, и ему легчало. Хоть он и раскачивался между трезвостью и срывами, я верил, что он шел по пути восстановления, ведь хороших дней у него стало больше, чем плохих.