Хозяйка расцветающего поместья
Шрифт:
— Спасибо, Настасья Пална. И тебе, дядечка, спасибо.
— Куда везти прикажете, княгинюшка? — спросил Герасим, когда сбитенщик ушел, благодаря барыню за щедрость.
Я глянула на солнце. Времени еще много.
— Давай сперва на рынок.
Дуня тут же вскинулась:
— Настасья Пална, дозвольте ниток купить, Петруше поясок выткать.
Пояса здесь носили все крестьяне, проще, наверное, было встретить человека голым, чем неподпоясанным. А вот на дворянах я ни поясов, ни ремней не замечала.
— Можно, конечно, только на чем ты ткать-то будешь? —
— Да на топках, как обычно пояса ткут.
Объяснила, ничего не скажешь.
— Вы не бойтесь, я от работы отлынивать не стану, — продолжала девушка.
Я улыбнулась.
— Вот уж этого точно не боюсь. Хочешь, я тебе нитки куплю?
Герасим неодобрительно кекнул.
— Спасибо, Настасья Пална, только я сама, — зарделась Дуня.
Спорить я не стала, только попросила Герасима показать, в какие ряды нам лучше идти. Пока Дуняша выбирала нитки, я купила ей бусы, Марье — пуховый платок, теплый и невесомый, Петру — нож. Задумалась, что можно было бы взять для Виктора. В самом деле, что дарят человеку, у которого есть все?
В конце концов я купила шелковых ниток и отрез батиста. Носовые платки здесь не делились на мужские и женские — и те и другие украшались вышивкой и кружевом. Нарежу ткань на квадраты, вышью инициалы мужа да обвяжу крючком, вот и будет подарок, за который не стыдно.
У модистки я попросила, чтобы моих кучера и горничную пустили на кухню погреться. Она не возражала, так что я могла не торопиться, примеряя наряды для огорода. Просторная туника чуть выше колена, с длинными рукавами и вырезом под горло, чтобы как можно меньше подставляться солнцу. Пышные шароварчики, скорее напоминающие юбку-брюки. На мой вкус, получалось мило и очень скромно, но модистка явно считала наряд неприличным и пыталась предложить мне дополнить наряд еще одной юбкой, «правильной». Подумав, я согласилась: лишняя юбка всегда пригодится.
У мебельщика я тоже провела немало времени. Мастерская его совсем не походила на привычные мне мебельные магазины, все товары существовали лишь на картинках, к которым прилагались возможные размеры. Так что пришлось мне набрасывать планы комнат, размышляя, что куда поставить. Наглеть я не стала, ограничившись раздвижным обеденным столом, стульями и буфетом.
Когда я возвращалась в управу, солнце уже опустилось за крыши домов. Окна здания едва светились — похоже, внутри зажгли свечи. Стрельцов встретил меня в вестибюле.
— Все готово, — шепнул он мне. — Удачи, Анастасия Павловна.
Глава 14
Я толкнула дверь. В кабинете стоял полумрак, виден был только силуэт против окна.
Сквозняк пробежал у меня по ногам, но человек не обернулся, продолжая нервно тарабанить пальцами по подоконнику.
Нет, это точно не «домовой» — тот был куда субтильнее. Если я не путаю, конечно, мозг любит заменять подстершиеся воспоминания вымыслом. Я в который раз обругала себя за то, что не сообразила сразу записать приметы ночного
— Кирилл Аркадьевич, вызывали? — робко спросила я.
— Настенька?
Я ойкнула — чуть громче, чем следовало бы.
— Родион?! Что у вас за манера выскакивать на меня из темноты!
Он самодовольно рассмеялся.
— Да будет свет!
С пальцев его слетели искры — я сощурилась — свеча на столе вспыхнула. Я машинально отметила, что днем этой свечи не было: Стрельцов действительно подготовил сцену. Зайков шагнул чуть ближе, оказался в круге света. Я с любопытством уставилась на него.
Пожалуй, в свои семнадцать я могла бы таким увлечься. Правильные черты лица, светлые кудри, разве что усы его портили, но я-юная могла бы счесть их вызовом обществу: все дворяне, которых я встречала, брились. На мой нынешний вкус, даже если забыть про все пакости, которые этот тип мне устроил, слишком уж он сладкий, аж приторно. А если все пакости вспомнить, то как бы мне Зайкова подсвечником не отходить, испортив всю игру. Я едва скрыла довольную улыбку, заметив глубокие царапины на щеке.
Он поправил узел шейного платка, словно тот душил его. Очень хотелось поинтересоваться, чего он так нервничает — совесть нечиста? — но вместо этого я спросила:
— Где Кирилл Аркадьевич?
— Хотел бы я сам знать. Вышел, и вот уже… — Он снял с пояса часы, звеня брелоками. Демонстративно щелкнул крышкой. — …полчаса не возвращался. Если бы не уважение к власти… — Он осекся, словно опасался наговорить лишнего.
Зайков вернул часы на место, снова улыбнулся мне.
— Но вы опять неласковы, Настенька. Даже приветствием меня не удостоили.
— Неласкова? — Я приподняла бровь. — После того, что вы позволили себе в саду?
Он улыбнулся.
— У меня есть оправдание: как всякий влюбленный, я не в своем уме. Вы заставили меня потерять голову, Настенька.
— Льстец! — Я хихикнула. — Впрочем, в одном вы правы, я действительно веду себя невежливо. Добрый вечер, Родион.
Зайков был в перчатках, но этикет требовал снять перчатку, целуя ручку даме. Зайков потянул с руки мягкую лайку.
Я судорожно вздохнула, прижимая ладонь ко рту.
Открывшаяся под перчаткой кожа истаяла, обнажив сухожилия и мышцы, но через миг стали прозрачными и они, оставив кости пясти и пальцев.
Надо отдать должное Зайкову — он попытался удержать лицо. Даже при свече было видно, как он побелел, крупные капли пота проступили на лбу. Но он поднял голову, натянуто улыбнулся и потянул ко мне руку, желая завершить ритуальный жест.
Мне тоже следовало соблюдать этикет, поэтому я протянула ему дрожащую кисть, жалобно вскрикнула, когда ее коснулась костлявая — ледяная и влажная — рука. Зайков выпрямился с все той же наклеенной улыбкой. После поцелуя руки следовало поцеловать мужчину в ответ — в висок или в лоб, а лысого — в темечко. Я шагнула ближе и отпрянула с визгом, от которого Зайков подпрыгнул. Я отскочила к стене, завизжав во все горло.