Хозяйка расцветающего поместья
Шрифт:
Он шагнул ко мне.
— Настя?
— Не подходи! — проверещала я. — Мертвый! Ты мертвый! Череп… — Я снова завопила, так что у самой горло заболело.
Зайков рванул другую перчатку, поднял перед собой руку, ошалело уставился на шевелящиеся кости пальцев. Потемневшие от пота кудри прилипли к лобной кости.
— Господи помилуй, — прошептала я. В последний момент вспомнила, что следует не перекреститься, а приложить ладонь к груди, рту и лбу. — Это кара! Кара за грехи! За ложь! Господи, и я грешна, не попусти… —
Он развернулся к окну, пытаясь разглядеть свое отражение в оконном стекле. Споткнулся — чего никогда не случилось бы со светским щеголем. И заорал во всю глотку, когда по другую сторону стекла возникло лицо. Бело-синюшное, со вздутыми щеками, и развороченным виском, половину лица под которым заливала чересчур алая кровь.
Открылась дверь, в кабинет шагнул Стрельцов. Выдохнул:
— Господи помилуй!
Осенил себя священным жестом.
Взгляд Зайкова метнулся от него ко мне, снова приклеился к окну.
— Батюшка! — завизжала я. — Забирай его! Не меня! Не виноватая я! Это он!
Упырь повернул лицо от меня к Зайкову.
— Священника! Позовите священника! — вскрикнул тот.
Попытался выскочить из комнаты, но Стрельцов не сдвинулся с места, словно его к полу приколотили.
— Я ничего! — Голос Зайкова сорвался. — Ничего не было! Я ее пальцем не тронул! Клянусь!
— Не было? — истерично взвизгнула я. — И тайных свиданий не было?
— Не было, ты сама не хуже меня знаешь!
— А зачем ты тогда в мой дом полез?
— Клад… Клад искать! — Он бухнулся на колени. — Простите, Павел Ильич, никогда больше… И не подумаю!
— А расписки зачем с собой потащил? — хрипло спросил Стрельцов.
— Хотел доктору продать, да побоялся что украдут.
— Откуда у тебя такие деньги?
— Не было денег, в карты выиграл! Грешен! — Он потянулся осенить себя священным знамением. Замер, увидев нормальную руку.
Стрельцов отступил от двери, и Зайков вылетел в нее, едва не снеся полотно с петель.
Я вцепилась в кулак, чтобы не расхохотаться.
Стрельцов замер, приподняв руку в предупреждающем жесте.
Что-то грохнуло.
— Все, — выдохнул исправник, расплываясь в улыбке.
Я сползла по стене, не удержавшись на ногах от хохота.
Но долго смеяться не пришлось: с улицы донесся крик, тут же стихший. А следом — повелительный голос, который я узнала с первых же звуков.
— Этого — на конюшню, выдрать так, чтобы сидеть не мог, и отпустить.
— Непременно. — Вот эти голоса мне были незнакомы. Странно, что ответ был не «да, барин» или «как прикажете» — впрочем, на самом деле меня сейчас взволновало другое.
— Вы позвали Виктора? — ахнула я.
— Конечно, князя вся эта история прямо касается.
Лицо у меня, видимо, стало очень выразительным, потому что Стрельцов
— Вы сказали, что свидетелей я волен выбирать на свое усмотрение.
Ну да, я так и сказала, потому что не знала, кто в свете достаточно влиятелен, любопытен и притом достаточно болтлив, чтобы завтра же разнести по гостиным историю о том, как Зайков, испугавшись собственной тени, признался, что залез ночью в чужой дом вовсе не от большой любви. Да и про клевету добавить. Чтобы он сделался посмешищем в городе и сбежал.
— Но я не думала…
Я осеклась, потому что дверь распахнулась и в кабинет широким шагом вошел Виктор. На его лице раздражение боролось с весельем, наконец веселье победило, и он расхохотался.
— Кирилл Аркадьевич, снимаю шляпу. Представление вышло куда интересней императорского театра.
— Ваши восторги не по адресу, — улыбнулся в ответ Стрельцов. — Если хотите поблагодарить настоящий мозг этой аферы, благодарите жену.
Виктор склонился к моей руке.
— Ты неподражаема.
Я смущенно улыбнулась.
— У меня одной ничего бы не вышло. Кирилл Аркадьевич, а кто был упырем?
Он рассмеялся, открыл форточку.
— Гришин, покажись!
Через несколько минут оживший мертвец вошел в комнату. В неровном свете свечи его грим, пожалуй, выглядел еще убедительней, чем сквозь оконное стекло. Я даже вздрогнула, когда он потянулся к ране на голове.
— Ваше благородие, дозвольте умыться. Не то что люди, лошади шарахаются.
— Хорошо, ступай, — кивнул исправник.
— Погоди, — вмешался Виктор. Протянул ему монету. — Вот тебе за труды.
— Благодарствую. — Он отлепил от лица что-то комковатое, красное.
— Моя маменька обожает домашние театры, — рассмеялся Стрельцов, проследив за моим взглядом. — Воск и клюквенное варенье.
— Столько добра перевели на этого паршивца, — проворчал пристав, исчезая за дверью.
Стрельцов посерьезнел.
— К слову о паршивцах. Виктор Александрович, надеюсь, вам не нужно напоминать о законе. Телесные наказания дворян отменены еще двадцать лет назад.
— После нашего воссоединения с женой вся моя дворня начала ее обожать. Не знаю, как это у тебя получилось, душа моя, буквально за несколько дней. — Виктор улыбнулся мне. Снова обернулся к Стрельцову. — И они, конечно же, очень недовольны, что барыню оклеветали, а барина расстроили. Я сурово попеняю своим людям за самоуправство.
Стрельцов с усмешкой покачал головой.
— Как исправник я обязан следить за соблюдением закона. Как дворянин предпочту не интересоваться, что произошло после того, как господин Зайков покинул присутствие. Однако, если ко мне поступит жалоба, я буду вынужден начать официальное расследование… со всеми последствиями для репутации пострадавшего.