Хранитель проклятых домов
Шрифт:
— Вставай как можешь.
Мы втроем подняли суккубу и поставили на одну ногу. Критическим взглядом окинув шаткую конструкцию, Софи подставила девушке плечо, я встал по другую сторону от леди, и Лора благодарно на нас повисла.
— Август, может быть, вы подмените нашу прекрасную тетушку Софи?
— Нет, — отрезал начальник, — Я джентльмен, но не дурак. Кто-то из нас должен иметь возможность сражаться, а у меня значительно больше шансов отразить нападение.
Ведьма фыркнула, но спорить не стала.
— Итак, мое пятиногое трио, куда идем?
— Налево башня, — припомнил
— Верно.
По лицу девушки разлилась болезненная бледность, но в глазах горел недобрый огонек. Будто она приняла какое-то отчаянное решение, стоившее ей всех душевных сил, которое нам однозначно не понравится. Я не стал расспрашивать ее при начальнике и решил дождаться подходящего момента. Я уже видел такой взгляд, и тогда все закончилось хуже некуда.
На этот раз я такого не допущу.
— Все будет хорошо, — шепнул я.
Мы пошли по длинному коридору.
Почти до самой лестницы на чердак нам не встретилось ничего ужасного, полы не проваливались, окна не распахивались, монстры не выскакивали. Когда за последней дверью по правой стороне раздался детский плач, я не поверил своим ушам.
— Вы тоже это слышали?
— Тоже, — сухо ответил Август.
Мы усадили леди Эйк на пол и подкрались к подозрительной двери.
— Каковы шансы, что это не ловушка, а те самые потерянные дети? — шепотом спросил я.
— Почти никаких, — хмыкнул Лок и распахнул дверь.
Он ошибался. Дети там действительно были. Дети, чьи души, сердца и светлые чувства сожрала тьма. Оболочки детей. Даже не воспоминание о них, не призраки, а гораздо хуже — кровожадные звери, лишь отдаленно напоминающие человеческих детенышей.
Они сидели на корточках полукругом и жадно пожирали куски человеческого тела, лежащего возле умывальника. Они вгрызались с такой яростью, с таким безумием и отчаянием, будто не ели десятки лет. Но несмотря на обстоятельства, опознать Рошмира Инк оказалось не сложно. Кольцо с монограммой на руке, небрежно брошенной возле самого порога, кружевной носовой платок, который я помнил по визиту наследника в дом Лока, дорогие кожаные ботинки. Ну и усы, разумеется. Те самые усы, которые так впечатлили меня в нашу первую встречу. Теперь эта роскошная растительность на миг показалась мне лохматой крысой, решившей приобщиться к деликатесу.
— Жрлбдых! — выругался я, когда мой ошалелый взгляд наткнулся на плачущего в углу ребенка.
Я почти было решил, что он лишь невинная жертва, невесть как устоявшая перед этим кошмаром. Но черные, без намека на белки, глаза и то и дело скалившиеся в истерике заостренные зубы развеяли это заблуждение. Правда оказалась неприглядной и страшной настолько, что хотелось зажмуриться и зашептать, как в детстве, когда снился дурной сон: “Чудовищ не бывает. Чудовищ не бывает. Чудовищ НЕ БЫВАЕТ!” Но это, разумеется, ничего бы не изменило. Чудовища были. И они были чудовищно голодны. А конкретно это чудовище страдало вовсе не от собственной чистоты и невинности, а лишь потому, что детей оказалось слишком много, а места у кормушки — слишком мало. Малыш не смог протиснуться, чтобы получить свою порцию теплой плоти, и был изгнан товарищами на правах
Потому и лились из чудовищных глаз темно-алые слезы.
До этого момента я только теоретически представлял и осознавал, насколько опасным может быть особняк Инкорке и то, что он в себе таит. Да, пропадают соседские детишки. Вот они, кстати, все здесь. Даже кукла в углу валяется. Да, сходят с ума потомки аристократической семьи. Но стоит подумать о начальнике, и закрадывается мысль, что все они с некоторыми “особенностями сознания”. Одни его перепады настроения чего стоят. Но чтобы такое… Если это выйдет наружу, если оно сможет покинуть проклятый дом и расползется по Гракту, спастись не удастся никому. И конец мира окажется во сто крат ужаснее, чем предсказывали древние легенды.
Из ступора меня вывел громоподобный шепот тетушки Софи:
— Закрывайте спрутову дверь!
Лока не пришлось просить дважды.
— Нам их не вытащить отсюда, да? — убитым голосом спросила Лора.
— А вы хотите вытащить ЭТО?! Как по мне, так сама Тьма более разумна, чем эти цветы жизни! — Лок махнул рукой в сторону двери.
— Как вы можете говорить что-то хорошее о твари, которая сделала это с детьми?! Как у вас язык поворачивается называть ее разумной? После всего, что мы тут увидели!
Начальник только вздохнул, даже не пытаясь объяснить испуганной, расстроенной и растерянной девушке, что имел в виду. Я ответил за него:
— Нам их не вытащить. И не спасти. И именно потому что не спасти, вытаскивать мы их точно не будем. ЭТО вытаскивать ни в коем случае нельзя.
— Ну хоть что-то можно сделать?
— Можно уничтожить тьму, — сухо сказал Август. — Тогда они не будут вынуждены влачить свое жалкое, вечно голодное существование.
Раздался глухой удар, и дверь содрогнулась.
— Нас заметили! Бежим! — заорал я и, не слушая возражений, подхватил упрямую суккубу на руки.
Мы помчались по лестнице на чердак.
Сердца стучали так громко, что мне казалось, я слышу каждое. А потом этот нестройный грохот разбавился топотом маленьких ножек. Ужасающий рваный ритм сливался в гипнотически ужасную музыку.
— Здесь вообще никакая магия не работает? — спросил я у Августа, прикидывая, может ли Лора спалить этот дом к проклятой матери вместе с детьми.
— Кроме магии самой Тьмы.
Проклятье! Проклятье! Проклятье!
Мы поднялись по узким ступеням и распахнули дверь на чердак. Вбежали, не глядя, придвинули ко входу тяжелый дубовый комод, и только тогда наконец решились отдышаться и оглядеться.
Чердак имел вид настолько невинный, настолько светлый, чистенький и аккуратный, что даже распоследний идиот заподозрил бы здесь подвох. Зеркало, которое по уверениям леди Эйк должно было стоять в углу, завешенное старой шторой, теперь красовалось прямо в центре помещения. И, разумеется, ничем завешено не было. Мы смотрели на него, а оно — на нас. И от этого невидимого, но здорово ощутимого, взгляда хотелось выбежать навстречу деткам, лишь бы не оставаться в пугающем “здесь и сейчас”. Вся поверхность зеркала была черна, а из нее, из этой непроглядной черноты, раздавался тихий, скребущий смех умалишенного.