Хроники Ассирии. Син-аххе-риб. Книга четвертая. Урарту
Шрифт:
Проводив за ворота Тадевоса, я спросил у Ашшуррисау, что он задумал.
— Ты ведь понял, чем нам грозят обыски? Тадевос не пойдет против Баграта. Если он догадывается, что старик у нас, то просто дал нам время, чтобы мы его перепрятали. Если нет — все равно придет, и все перероет… Давай сдадим твоего Анкара ночному гостю Тадевоса. Пусть кто-то другой думает о том, где спрятать писца.
— Только тогда у нас не будет Анкара, — возразил я.
— Зато мы сохраним у себя все его таблички.
Не
— Что будешь делать со скифом?
Мой верный лазутчик отмахнулся:
— Баграт ищет старика. А кто и почему сидит у меня в сарае — ему все равно.
— Ты говорил, что за все время он не сказал ни слова. Если он опасен, то почему не убьешь? Если бесполезен, то почему держишь у себя?
Ашшуррисау усмехнулся:
— Этот проводник не тот, за кого себя выдает.
— И кто же он тогда? — заинтересовался я.
— Это я и пытаюсь выяснить. Сартал хочет выглядеть оборванцем, совсем никчемным человечишкой, а на самом деле это не так. Нора на окраине Эребуни, где он живет, — обычная грязная ночлежка, пропахшая снизу доверху вином, дерьмом и дымом… Но знаешь, что я там отыскал? Осколки глиняной таблички, стилус и внушительный запас золота. Много ли ты знаешь оборванцев, которые знают клинопись и живут впроголодь, хотя могут позволить себе купить дом больше, чем этот?
— Ты попытался разобраться, что было на той табличке?
— Только то, что кто-то обращается к нему по имени и что-то приказывает…
— Дай мне с ним поговорить.
— Как посчитаешь нужным, мой господин, — поклонился мне Ашшуррисау.
С рассветом я отправился вместе с Ашшуррисау и Касием навестить скифа. Анкар при нашем появлении встрепенулся и принялся плакать, умолять, чтобы мы пощадили старика. Касий ударом кулака заставил его замолчать.
Скиф сидел на полу, в дальнем углу сарая, его руки и ноги были перехвачены цепями.
Он мало походил на человека. Густые волосы и борода почти полностью скрывали его лицо. Тело покрылось струпьями и гнойниками. Впрочем, вокруг него была расстелена солома, стояла миска с водой и еще одна с недоеденной полбой.
Ашшуррисау, проследив за моим взглядом, сказал:
— Да уж. Аппетит в последнее время у него стал похуже. Но он крепкий. Еще долго продержится. Хоть бы раз захворал.
Я посмотрел скифу в лицо и спросил на его родном языке:
— К какому скифскому племени ты принадлежишь?
Услышав мой голос, пленник поднял на меня глаза. И первое, о чем я подумал: Ашшуррисау, безусловно, прав, едва ли безродный оборванец, больше года принужденный жить в нечеловеческих условиях, сохранил бы в себе столько достоинства, силы и мужества.
— Я знаю авхатов, катиаров и траспиев, паралатов… Кто ты?
Кажется,
— Мой друг сказал, что с тех пор, как тебя посадили на цепь, ты не произнес ни слова. Говорят, раньше ты был значительно разговорчивее. Может, тебе задают не те вопросы?
Скиф, с трудом собрав во рту слюну, сплюнул мне под ноги, едва не задев сандалии.
— Его пытали? — нисколько не рассердившись, спросил я Ашшуррисау.
Тот показал на изуродованные кисти обеих рук у пленника.
— Касий отрезал ему ножом по два пальца с каждой стороны — а он хоть бы вскрикнул. Так что мужества ему не занимать. А ведь я лишь пытался выяснить, кто его хозяин.
Я снова обратился к скифу:
— Я мар-шипри-ша-шарри, посланник ассирийского царя, но помимо этого писец и ученый муж. Если согласишься ответить на мои вопросы, Ашшуррисау промоет твои раны и я прикажу принести больше сена, чтобы тебе было мягче спать.
— Если только мы останемся с тобой вдвоем и с меня снимут цепи, — вдруг разомкнул уста скиф.
— А я уж думал, ты себе язык откусил, — съязвил Ашшуррисау. Потом он отвел меня на несколько шагов в сторону и зашептал: — Цепи снимать нельзя. Неизвестно, что у него на уме.
Но я настоял на своем:
— И все-таки ты это сделаешь. Он сильно ослаб, и у него нет оружия. Даже если он на меня кинется, Касий успеет прийти мне на помощь. Просто будьте рядом, за дверью сарая.
Как только мы остались одни, скиф спросил:
— Что ты хочешь услышать?..
— Для начала расскажи мне о твоем народе, из какого ты племени, и почему стал проводником…
Мы проговорили до поздней ночи. Уж не знаю, что подействовало на него больше — та мягкость, с которой я с ним обращался, звуки родной речи, давно забытые им, или вино, кажется, способное развязать язык даже немому.
Пленник рассказал мне о том, какие скифские племена ныне набрали большую силу, кто окружает царя Ишпакая, чего ждать от его первых советников, кому перейдет трон и какие силы стоят за каждым из царских сыновей.
Все это говорило о том, что он умеет не только слушать, но также многое запоминать, взвешивать и оценивать различную информацию.
По его словам, золото было краденым. Осколки глиняной таблички и стилус — всего лишь дань его любопытству: он никогда не видел ни того, ни другого.
Ближе к нашему расставанию он стал умолять меня отправить толику серебра женщине, что растит его внебрачного сына, а также передать ей, что он жив и скоро вернется.
Я обещал обо всем позаботиться, при условии, что он подскажет, как мне беспрепятственно, а главное — безопасно достичь царского стойбища и самому встретиться с Ишпакаем.