Хроники Ассирии. Син-аххе-риб. Книга третья. Табал
Шрифт:
Вместе они ворвались в спальню Мар-Априма. Все обыскали, никого не нашли. Поспешили на женскую половину. Здесь были Масха и две ее дочери.
— Он где-то здесь! Где-то здесь! — срывая занавески и переворачивая мебель, кричал наследник.
— Смирись. Он ушел, — призвал его Бальтазар, возвращая меч в ножны.
Мать и младшие сестры Мар-Априма забились в угол и плакали.
Син-надин-апал решительно направился в их сторону, схватил самую младшую — востроносую пятнадцатилетнюю девушку — и приставил к ее шее холодную сталь.
— Ты ведь знаешь где Мар-Априм, —
— Мой господин, — осторожно произнес Бальтазар. — Его здесь нет.
Но Син-надин-апал настаивал на своем:
— Говори! Где прячется твой сын?!
У принца был превосходный меч с остро отточенным лезвием — и человеческий волос, случайно упавший на него с чьей-нибудь головы, рассекло бы надвое.
— Говори, старуха! — пригрозил наследник, надавив на меч.
— Мама! — почувствовав боль, вскрикнула девушка.
А Масха вдруг схватилась за сердце и стала сползать по стене все ниже и ниже, пока не оказалась на полу.
— Мама! — рванулась к ней младшая дочь, позабыв об опасности.
Даже лев, охотящийся на газель, не смог бы быстрее добить свою жертву. Меч перерезал девушке горло в одно мгновение.
Син-надин-апал растерянно улыбнулся:
— Не знаю, как это вышло.
Бальтазар всполошился, попытался остановить кровь девушке, одновременно привести в чувство женщину. Позвали лекаря, но, пока тот пришел, мать и дочь уже испустили дух.
***
Спустя две недели, сразу по возвращении Арад-бел-ита из Мусасира, в Ниневии собрался Большой Совет. Син-аххе-риб устроил все таким образом, что наследному принцу о нем было сообщено в самый последний момент, однако Арад-бел-ит был рад уже и этому.
Сановники стали прибывать во дворец ближе к ночи. Царских министров, некоторых наместников и часть жречества Мардук-нацир оповестил заранее. Но даже он не знал, что будут присутствовать принцесса Вардия, тамкар Эгиби и Таб-цили-Мардук. Этих троих через своих слуг приглашал сам царь.
Исчезновения Табшар-Ашшура и Мар-Априма словно никто и не заметил, но стоило какому-нибудь вельможе неосторожно упомянуть в разговоре одно из этих имен, как он тут же натыкался на стену неприятия и отчуждения.
Син-аххе-риб вошел в тронный зал ровно в полночь, держа свою невестку под руку и о чем-то с ней тихо беседуя. Собравшихся, не считая стражи, было не меньше сотни. Все они низко кланялись своему повелителю, и пока царь не сел на престол, не смели поднять глаз. В душе же радовались, что Син-аххе-риб в хорошем настроении: он улыбался. До тех, кто стоял ближе, долетали обрывки его беседы с Вардией:
— И что сказал Ашшур-бан-апал?
— Что это неразумно, что об этом нельзя говорить вслух, иначе дедушка рассердится и тогда бабушка сама пойдет на корм крокодилам...
На этот раз царь рассмеялся так громко, что его смех эхом прокатился по залу, и тогда все сановники, жрецы, многочисленные писцы и прочие, и прочие заулыбались также.
Успокоившись, царь посмотрел на Бальтазара, стоявшего
— Иногда я думаю о том, что мой десятилетний внук куда благоразумнее моих взрослых подданных. Даже он знает, что можно, а что нельзя. Что надо уважать старших, чтить своего господина и быть чистым в помыслах. И что за преступлением неотвратимо следует наказание…
К этому времени Бальтазар уже вернулся с большим серебряным блюдом, накрытым золотой парчой. Он остановился посреди зала, еще раз выжидающе посмотрел на царя и, когда увидел в его глазах то, что хотел, сбросил ткань на пол, представив на всеобщее обозрение отрубленную голову Табшар-Ашшура.
— За преступлением неотвратимо следует наказание, — повторил Син-аххе-риб. — Это хорошо, что мы начинаем наш сегодняшний Совет с напоминания о том, какую кару понесут воры и негодяи, которые посмеют забраться в царскую казну. Хорошо, потому что сегодня я хочу поговорить с вами о том, чему мы все по обыкновению мало уделяли внимания. О торговле, торговых путях, дорогах, товарах и новых рынках для наших купцов… Бальтазар, убери с наших глаз голову этого изменника... Мардук-нацир!
Первый министр вздрогнул всем телом, услышав свое имя, побледнел, чувствуя, как трясутся его колени, сделал шаг вперед.
— Я твой верный раб, мой повелитель.
Заметив этот страх, Син-аххе-риб скривился.
— Хочу представить тебе твоего нового министра. Его зовут Таб-цили-Мардук. Покажись, мой юный друг.
К трону подошел молодой невысокий мужчина в длинной расшитой золотом епанче, достойной самого царя, в сапогах из красной кожи. Рыхлый, полный, с умными прищуренными глазами и приплюснутым носом.
— Раббилум Набу будет ведать государственными рабами, как прежде Мар-Априм, а также всем, что касается обустройства, безопасности и налаживания торговли с нашими соседями и внутри Ассирии. Береги его, Мардук! Я не хочу, чтобы он кончил так же, как его предшественник, — Син-аххе-риб, довольный своей шуткой, громко расхохотался и, обернувшись к Вардии, сказал что-то еще, очень тихо, предназначавшееся ей одной. В ответ послышался женский смех. После этого, вновь став серьезным, царь повернулся к Таб-цили-Мардуку:
— С чего ты собираешься начать?
— С прокладки дороги из Ниневии в Анат. Это втрое сократит путь караванов, которые сейчас идут в обход по Тигру, а затем по Евфрату.
— Хорошо, что еще?
— Набу-дини-эпиша, наместник Ниневии, сообщил мне об острой нехватке некоторых строительных материалов для твоего дворца, мой повелитель. Найду купцов, что отправятся в Сирию за кедром и в Элам за лазуритом и обсидианом.
— Хорошо. Значит, понадобится золото. И в этом тебе поможет Эгиби, наш дорогой друг из Вавилонии, — царь показал на стоявшего по правую руку от него молодого тщедушного еврея, похожего на лемура. Не желая кого-то обидеть, он оделся весьма скромно, и лишь дорогие перстни на пальцах свидетельствовали о его богатстве.