Хроники Ассирии. Син-аххе-риб. Книга третья. Табал
Шрифт:
Покинув таверну, они двинулись узкими улочками, старательно обходя те места, где могла повстречаться ночная стража, и так добрались до крепостной стены. Здесь их уже ждали: двое мужчин, скрывавших лица, отделились от входа в подземный каземат и попросили следовать за ними.
Спустились по крутым ступенькам глубоко под землю, вошли в узкий коридор, едва освещенный факелами, и через двести шагов остановились перед тяжелой дверью, обитой железом, из-за которой донесся крик, мало похожий на человеческий.
— Куда ты меня привел? — сухо
— Терпение, терпение, дорогой Дилшэд, — ответил вместо него один из незнакомцев.
За дверью была просторная комната с низким сводом и покатыми стенами, воздух был спертый, пахло мочой, потом, сыростью. На полу лежал человек без какой-либо одежды, его руки и ноги были разведены в стороны цепями, а тело давно превратилось в кровавое месиво, глаза были выколоты, нос и уши отрезаны, ребра сломаны, кожа во многих местах снята длинными полосами.
Палач, едва отворилась дверь, поднялся с колен. В руках у него были щипцы, с которых капала кровь. Когда он отошел в сторону, Дилшэд увидел, что мужское достоинство пленника стало похожим на лепешку.
Постельничий внимательнее присмотрелся к заговорщикам. В его голове уже зрел план. Сначала надо покончить со стражником. Затем заколоть этих двоих, которые не хотят, чтобы их узнали. Труднее всего будет справиться с палачом…
— Ты не переусердствовал? — спросил один из незнакомцев.
— Нет. Он крепкий.
— Он готов говорить?
— Да, — палач рассмеялся. — Только что умолял меня, обещал обо всем рассказать… Спрашивай, мой господин.
— Ты молодец! Славно поработал.
Незнакомец повернулся к Дилшэду.
— Не бойся. Мы не причиним тебе вреда… Узнаешь этого человека?
— Нет. А должен?
— Разумеется.
Дилшэд покосился на стражника, его блуждающий взгляд был устремлен куда-то в сторону; похоже, ему неприятны пытки… Это хорошо…
— Скажи, как тебя зовут и где ты несешь службу.
Вопрос незнакомца был обращен к пленнику.
Тот заговорил почти с облегчением, хотя и сквозь слезы, в надежде, что его мукам пришел конец.
— Ервэхша… Меня зовут Ервэхша… я десятник… Я командую стражниками, которые охраняют семью постельничего Дилшэда.
«О, великие боги! Во что они его превратили! — ужаснулся в мыслях постельничий. — И что это значит? Что они выкрали мою семью?»
— Как давно ты ее охраняешь?
— Очень давно… Иногда нас сменяют… чтобы мы не привязывались к тем, кого охраняем… но все равно давно… больше семи лет.
Рука легла на кинжал: пора!
— А когда ты начал спать с его женой?
Дилшэд замер. Он ожидал чего угодно, но только не этого.
— Шесть или семь лет назад… Давно…
«То есть всего через год после того, как я появился при дворе Ша-Ашшур-дуббу», — понял сановник. В памяти всплыло счастливое лицо жены... Каждый раз, когда она собиралась на рынок, этот стражник всегда сопровождал ее вместе с детьми. Так вот почему им так нравились эти прогулки в город!
—
Пленник вдруг замолчал. В нем все еще боролось желание защитить родную кровь. Но стоило палачу склониться над ним, чтобы продолжить пытку, как раздался крик:
— Да! Да! Да! Это мои дети! Мои!
— Он твой, постельничий, — сказал неизвестный.
Дилшэда бил озноб. От гнева, переполнявшего его. От ненависти. От боли в сердце. Он приблизился к Ервэхше, опустился на колени, обнажил кинжал и ударил им пленника в живот, а потом еще и еще, пока не сломал клинок о каменный пол. Еще не отдышавшись, не сводя тяжелого взгляда с обезображенного трупа, он прохрипел:
— Я сделаю все, что вы от меня хотите.
***
Ассирия. Провинция Арпад
Мара была первой женой Зазаи, наместника Арпада. Она вышла замуж, когда ей исполнилось восемнадцать. Многие бы почли за честь породниться с царским глашатаем, которому она приходилась племянницей. Сам Зазаи тоже ничего не искал в этом браке кроме выгоды. Однако очень скоро молодая жена вскружила ему голову. Для многих это было загадкой; блеклая внешность, водянистые глаза, полное рыхлое тело, короткие ноги… Казалось бы, откуда там взяться природному обаянию? Но эта женщина обладала теми особыми качествами, которые могли с лихвой компенсировать физические недостатки, — изворотливым умом, острым язычком и заразительным звонким смехом. И хотя с годами размытые черты ее лица требовали все больше красок и белил, а фигура стремительно раздавалась вширь, влияние жены на мужа только росло.
Мара сумела вцепиться в горло Зазаи такой мертвой хваткой, что ее стали сравнивать с царицей Закуту. Наложницы, появлявшиеся в спальне наместника, либо неизвестно куда исчезали после первой же ночи, либо тяжело болели и умирали, но чаще всего — уходили из жизни по собственной желанию. Однако стоило ей поверить в свою власть над супругом, как он взбрыкнул словно молодой конь — прилюдно, на одном из праздников, высмеял потуги жены оставаться красивой, когда ей исполнилось уже двадцать восемь: почти старуха! Он припомнил ей все: и загубленные души, и отвисшую грудь, и дурной запах изо рта, и холодность в постели, и слоновью поступь, и, в довершение ко всему, выставил глупой.
После этого Мару заперли где-то на задворках дворца, словно пленницу. Зазаи отнял у нее даже детей, — двух сыновей и двух дочерей, — отослав их в другой город.
Нетрудно было догадаться, что наместник запал на кого-то со стороны.
«Неужели мне придется делить своего мужа с кем-то еще, — думала Мара. — И ладно бы только в постели, так нет же: эта дрянь поселится во дворце, совсем рядом, как постоянное напоминание о том, что молодость ушла навсегда».
Очень скоро это предположение обрело плоть и кровь. Зазаи взял себе еще одну жену — пятнадцатилетнюю Сальзу, племянницу Скур-бел-дана.